Посмотри в глаза чудовищ

В преданьях северных племен, живущих в сумерках берложных,
Где на поселок пять имен, и то все больше односложных,
Где не снимают лыж и шуб, гордятся запахом тяжелым,
Поют, не разжимая губ, и жиром мажутся моржовым,
Где краток день, как «Отче наш», где хрусток наст
и воздух жесток, —
Есть непременный персонаж, обычно девочка-подросток.
На фоне сверстниц и подруг она загадочна, как полюс,
Кичится белизною рук и чернотой косы по пояс,
Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою,
Не любит будничных забот и все любуется собою.

И вот она чешет длинные косы, вот она холит свои персты,

Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка змеит хвосты,
И вот она щурит черное око – телом упруга, станом
пряма, —
А мать пеняет ей: «Лежебока!» – и скорбно делает все
сама.

Но тут сюжет меняет ход, ломаясь в целях воспитанья,

И для красотки настает черед крутого испытанья.
Иль проклянет ее шаман, давно косившийся угрюмо
На дерзкий лик и стройный стан («Чума на оба ваши
чума!»),
Иль выгонят отец и мать (мораль на Cевере сурова) —
И дочь останется стонать без пропитания и крова,
Иль вьюга разметет очаг и вышвырнет ее в ненастье —
За эту искорку в очах, за эти косы и запястья, —
Перевернет ее каяк, заставит плакать и бояться —
Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.

И вот она принимает муки, и вот рыдает дни напролет,

И вот она ранит белые руки о жгучий снег и о вечный лед,
И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов,
И отдает свои косы вьюге во искупленье своих грехов,
Поскольку много ли чукче прока в белой руке и черной
косе,
И трудится, не поднимая ока, и начинает пахнуть, как все.

И торжествуют наконец законы равенства и рода,

И улыбается отец, и усмиряется погода,
И воцаряется уют, и в круг свивается прямая,
И люди Севера поют, упрямых губ не разжимая, —
Она ж сидит себе в углу, как обретенная икона,
И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона.

И только я до сих пор рыдаю среди ликования и родства,

Хотя давно уже соблюдаю все их привычки и торжества, —
О высшем даре блаженной лени, что побеждает тоску
и страх,
О нежеланье пасти оленей, об этих косах и о перстах!
Нас обточили беспощадно, процедили в решето, —
Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя, за что?
О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы, мои персты?
Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты,
И жизнь разменивается, заканчиваясь, и зарева встают,
И люди Севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.

ПРИМЕЧАНИЯ

Аль-Хазред – безумный араб (обезумел от частого упоминания его имени в произведениях Г.Ф. Лавкрафта). В Конотопе проживает без прописки. Один из авторов книги «Некрономикон».