Он быстро крутит пальцем поверх циферблата, будто подгоняя на нем стрелки. И — выражение ее лица при этом.
Когда через месяц после поисков Лизы он заметил тело на уступе водопада, то не на шутку испугался. Он вспомнил вопрос родственника и подумал, что его заподозрят в убийстве. Наверное, молодой человек уже сообщил в полицию о своих подозрениях. Слава богу, на девушке были ее серьги. И не было следов насилия.
Вечером того же дня к нему пришел начальник общины и спросил, почему он не явился за наградой. Франц удивился: “За что? Ведь я ее не искал!” “Это не твоего ума дело, Франц, — сказал старшина. — Как видно, ты родился в рубашке! Моя обязанность передать тебе эти сто крон. Не отдавать же их обратно русским”.
На следующий день Франц пошел в костел, вручил деньги священнику и попросил его помянуть Елизавету Дьяконову 2 ноября, в День всех усопших. “Разве эта русская была католичкой?” — удивился пастор. Франц промолчал. “Это слишком большие деньги, — сказал пастор. — Сто одна крона… Почему сто одна, Франц?”
Он не ответил и на этот вопрос. Священник задумался, достал ключ, отпер дверь исповедальни и жестом пригласил его присесть за занавеской у решетки. “Облегчи душу, сын мой…”
Он сел на скамью и долго молчал. “Герр пастор! — воскликнул он. — Почему эта девушка выбрала именно меня?” — “Что ты хочешь этим сказать, Франц? Ты что-то скрыл от полиции? Это очень большой грех!” — “Я все рассказал в полиции, — ответил Франц. — Но почему она выбрала именно меня?” — “Я понимаю, как тяжело тебе было видеть ее тело, — вздохнул пастор. — Но ты же ни в чем не виноват? Это самоубийство?” — “Нет, нет! — резко возразил Франц. — Это несчастный случай! Но почему она выбрала
Послесловие первое. Что это было?
Так что же все-таки произошло в горах Тироля 11 августа (29 июля по старому стилю) 1902 года? Что это было? Самоубийство? Несчастный случай? У нас нет точного и окончательного ответа на этот вопрос. Детективного романа из жизни Лизы Дьяконовой не выйдет. Это исключительно
Но на какие-то вопросы ответы все-таки имеются.
Первый и самый главный. Любила ли Дьяконова своего Ленселе (или психиатра с каким-то другим именем) по-настоящему? Или это был придуманный сюжет, который был ей необходим для романа? Ответ однозначный: любила!
И, по-видимому, очень сильно… Даже страшно. В архиве Дьяконовой сохранились два письма 1901 года, и оба — неотправленные. Первое письмо — к сестре Вале.
Милая Валя, милая сестра!
Что мне делать, что мне делать с самой собою!
Экзамен через две недели, а я почти ничего не знаю, не могу, не могу заниматься!
Я не могу сосредоточиться, не могу ничего <нрзб>, потому нет у меня душевного спокойствия, — я знаю, что не могу видеться с ним.
Ты поняла? Не спрашивай меня ни о чем больше… Я переживаю страшное время, я ясно вижу все свое безумие, но не могу, не могу противостоять ему.
Ты знаешь мою жизнь. Ты знаешь, что я до сих пор никогда и никого не любила…
Не будем приводить письмо полностью. Оно слишком интимное и откровенное. Понимающий — поймет!
Второе письмо — кузине Маше Балтрушайтис — написано чуть позже. Начинается оно с обиды на подругу:
Ты пишешь: “человек, не сумевший взять от жизни своего счастья, что может сделать для других — раз он счастье в жизни своей не устроил?”
Дальше на нескольких страницах Лиза объясняет Маше, что есть люди, которым счастье само падает в руки. Такова Маша с ее богатством, с ее красавцем-поэтом Юргисом, который влюбился в нее, потому что она богата и красива… А ей, Лизе, ничего не давалось просто так. Она всего добивалась сама, преодолевая законы судьбы. Одного она не смогла преодолеть. Любви к своему психиатру (имя не называется). И все дальнейшее письмо — крик раненой души, где опять встречаются такие подробности, которые нельзя тиражировать. Как нельзя передать волнение, которое испытывала Дьяконова, когда писала это. Все письмо написано ужасающим и каким-то “больным” почерком. Все слова перечерканы, одно заменяется вторым, второе — третьим.
То, что оба эти письма остались неотправленными, говорит о том, что Лиза
Любовь была. Страстная. Безответная.
Но тогда зададим себе второй вопрос…
Если Дьяконова до такой степени боялась признаться в своей роковой любви даже близким людям (женщинам), то как же она собиралась публиковать “Дневник русской женщины”? Псевдоним псевдонимом, но рукопись нужно было кому-то представить. Кому? Из литературных людей, имевших отношение к периодическим изданиям, Лиза знала только М. О. Меньшикова (“Новое время”) и В. Г. Короленко (“Русское богатство”). Но ни тому, ни другому она бы рукопись не понесла. Лиза не была нимфоманкой или графоманкой. И отлично понимала, какие “уши” торчат из этого “романа”.