– Что? – усмехается Савва. – Что-что? Душа? Я в твою душу не верю. Или ее нет, или она стоит так дешево, что не имеет даже для тебя никакого значения. Я не против проституток, но мне не нравится, когда меня обманывают. А у тебя это отлично получилось...
– Да, – соглашается Шурка. – Наверное...
Он ничего не отвечает. И она выходит.
Она выходит в пустоту. В открытый холодный космос. Так быстро наступает расплата за тот короткий миг счастья, который она выхватила у судьбы.
Она ничего больше не чувствует.
И Савва ничего не чувствует. Стоит у окна и смотрит, как она переходит дорогу внизу. Ее фигура сливается с толпой прохожих, но продолжает оставаться перед его глазами.
Ничего, нужно снова нырнуть в дела. Савва знает, что попустит. Но после того, как он мысленно уже отказался от своего будущего и в мечтах выстроил совершенно другое – рядом с ней, он не знает, куда ему нырнуть: то ли в дела, то ли вниз головой – в снежный простор.
Если нет сил жить дальше – нужно жить без сил. Если болят старые раны – нужно переступить через боль. Если кровоточат новые – нужно забыть о крови...
Никакой крови нет. Никакого сердца нет. Тем более – нет никакой любви. Есть сплошная проституция, товарно-денежные отношения. Живая очередь к теплой постели – ничего другого. А он попался, как несовершеннолетний мальчишка, потому что – не кажется она проституткой. И рыдала она как... Савва чувствует, что снова начинает биться сердце, а потом снова умирает.
Нет, это невозможно. Он набирает номер, с которого звонили на его мобильный.
– Центральная городская поликлиника. Гинекология, – отвечают ему вежливо.
Мало ли, какая-то врачиха, Шуркина знакомая. Все, нужно забыть.
Забыть – забить огромный железный гвоздь в самое сердце. Пусть там ржавеет.
Савва снова садится за руль и смотрит на город. В городе теплеет. Снег начинает подтаивать, и небо набухает от влаги и окутывает город сероватым туманом. Спускается непрозрачный сумрак.
И Савва чувствует, что ему совсем не интересно, переменится ли погода, чем сейчас занят Костик, что о нем думает Кулик после убийства Шнура, и вообще – что с ним будет дальше, будет ли он жить или умрет в этот же момент.
А на горизонте продолжает качаться мираж – синеет океан, торчат из песка пальмы и белеют стены дома. И в шезлонге под пальмой лежит она. Его девочка. Его любовь, которую он нашел и спас. Увез и спрятал от всего остального мира, чтобы никто не причинил ей зла…
Савва вдруг резко останавливает машину и задумывается.
Шурка не плачет. Смотрит на Берту так, словно видит перед собой что-то другое, а не подругу и не привычные стены кабинета. Берта поеживается, но удерживается от вопросов.
– Мысли человека должны быть простыми, – говорит Шурка. – Тепло-холодно, хорошо-плохо, да-нет. Не надо переусложнять жизнь. Я так считаю.
– И что?
– Ничего. Я ничего не чувствую, – признается она. – Мне не больно. И не страшно. И не обидно. Так мне и надо, я думаю. Нельзя быть счастливой постоянно. Такого не бывает. Можно быть счастливой обрывками, осколками, моментами, но не постоянно. Это вообще смешно...
– Что смешно?
– Все это. И снег этот такой смешной – падает, падает, потом тает. И все бестолку...
Берта почему-то чувствует головокружение и подступающую тошноту.
– Ты о снеге что ли думаешь?
– Да. Много его, а растает – лужица, – Шурка смотрит за окно остановившимся темно-зеленым взглядом.
– Ты не думаешь о том, кто Савве все рассказал?
– Нет, не думаю. Кто-то рассказал. Все знают, что я проститутка, – равнодушно говорит Шурка.
– И ты не думаешь, что делать дальше со своей жизнью?! – почти вскрикивает Берта.
– А что с ней делать? – удивляется Шурка. – Она же не деревянная, чтобы ее строгать и обтесывать. Идет, как идет. Другой у меня не будет. Какая разница?
Щеки Берты становятся желтоватыми от внутреннего отвращения. И она говорит, едва сдерживая подергивание губ:
– Да что ж ты за человек такой?! Ты же вообще не человек! Какое право ты имеешь ждать счастья? Ты же ничто! Ничто! Бесхарактерный, бесхребетный червяк! Дрянь какая-то хлипкая. И ты думаешь, что в эту лужицу соплей может упасть с неба счастье?! Ты же вообще мозгами не пользуешься! Ты даже по сторонам не смотришь, а если и смотришь – ничего не понимаешь из того, что видишь вокруг. Ненавижу таких лохов, как ты! Вот честно – ненавижу! Ничем ты не заслуживаешь счастья! Это ведь я Шнуру твой адрес дала, я сказала ему, что ты выдала его Савве, я рассказала греку о твоей связи со Шнуром, я позвонила Савве и рассказала ему про Макрияниса. Зачем, как ты думаешь? Ради собственного удовольствия? Нет! Затем, чтобы ты глаза на мир открыла и увидела его таким, какой он есть – гадким, продажным, грязным и преступным. Чтобы ты знала, что клиент не может влюбиться в путану, а бандит не может быть хорошим человеком! Это исключено. И ты должна это понять! А ты сидишь и на снег смотришь. Как последняя дура, рассуждаешь о том, тает он или не тает. Это нормально?
Шурка пожимает плечами и отвечает спокойно: