Пособие для рыцаря

Но тут в груди Калима что-то слабо екнуло. То ли он поддался намеку невинного зайца, то ли о чем-то ему шепнуло утреннее солнце, вдруг нежданно скрывшись за кроной широкого древа. Что несет ему грядущий день? Чего стоит то, что он намеревается совершить? Какова цена второй реликвии? Юноша вдруг осознал, что своей жаждой до уникального доспеха лишает хорошего и достойного человека заслуженно быть главой гуллитского племени. А за что? Ведь Теоторикс ни в чем перед ним не провинился. Напротив, этот человек воплощает в себе идеального селенийского вождя, сильного, мудрого. А Калим своей собственной рукой открывает путь к власти отвратительному заговорщику Гундуле, который, несомненно, прикрываясь идеями о возврате племени справедливости, преследует лишь собственные корыстные цели. Так почему юноша так поступает? Быть может, так решили боги, а он всего лишь исполняет волю небес? Но Калим ни на мгновение не мог поверить в то, что боги могут быть хоть каплю благосклонны к этому самозванцу Гундуле и к его низким намерениям. Тогда что же движет теперь колеблющимся юношей?

Началась утренняя молитва. Жители Карелии снова собрались у статуи Владычицы. Солнце еще не выглянуло из-за зеленых букетов листвы. Калим вдруг почувствовал резкий голод, но смирился, поскольку никто из окружающих людей еще не принимал пищи: селенийская молитва начинается раньше завтрака. Утренний обряд показался юноше более интересным, чем вечерний. Пред взором его развернулось настоящее представление. Судя по всему, гуллиты изображали рождение нового дня. Женщины были нежными цветочками, раскрывавшими свои лепестки; мужчины выстроились в ряд и синхронно покачивались, видимо изображая деревья; дети приняли на себя образ каких-то безобидных зверюшек, ползая вокруг статуи на четвереньках. При этом все громко по-гуллитски прославляли прекрасную Селению. Позже мужчины стали вокруг Владычицы, взявшись за руки, и ладони их засветились слабым магическим светом. Сияющий круг оторвался от гуллитской плоти и вспарил вверх, поднялся до головы богини, остановился, повертелся, став похожим на большой нимб, после чего растворился в чистом селенийском воздухе. Все эти действия сопровождались звонким голосом вождя, произносящего молитву. Теоторикс никого не играл в карельском утреннем спектакле, он выполнял, пожалуй, главные функции селенийского вождя — жреческие. И именно он привлекал к себе наибольшее внимание Калима.

Чудесная кираса, сверкающая на его теле, вызывала теперь в юноше двоякие чувства. Это произведение искусства — мечта любого воина. Непробиваемая защита и источник огромной силы — вот, что было необходимо гостю Карелии. Он здесь, чтобы изменить свою жизнь, как предначертал ему Лиолат. Он пришел в Селению за реликвией! Но была ли вместе с тем предначертана и судьба гуллитского племени? Было ли кем-то свыше оговорено то, что ждет этих людей? Великолепная кираса не спешит дать ответ. Она лишь нагло улыбается в лицо юноше, отражая блики утреннего солнца. Как же она близка и желанна, но и несказанно далека, окутанная густым туманом невообразимых последствий. Беды ли, счастье или множество судеб витают в этой незримой дымке? «Но я поклялся!» — безудержно твердил себе Калим, и, определяя день грядущий, пред ним вновь возник образ любимого отца.

День, который для прочих жителей Карелии прошел как обычно, Гундуле показался вечностью. Не случайно он сегодня сделал две нормы на своем огороде, надеясь, что погрузившись в работу, он скоротает время. Насколько ему помог такой способ — известно лишь ясным небесам, но измученная ожиданием гримаса на лице гуллита не покидала его до самого вечера. Калим также не сидел на месте. Он и ходил с женщинами в лес за свежими травами, и подкармливал пышнохвостых белок, и без конца бродил по деревне с видом ученого, стараясь не выходить из этого образа. С Теоториксом юноша почти не разговаривал. Теперь он боялся даже попадаться ему на глаза. Боялся, что своим взглядом или словом родит малейший намек, и вождь догадается о его замыслах. Однако любопытство в этот день было лишь немногим слабее восхищения чудесной реликвией. Вечером Калим открыл-таки запретную тему и устроил Теоториксу допрос.

— Хорошая у вас кираса, — осторожно заметил он, когда вождь снял свою «драгоценность» и повесил на стену. — Расскажите, откуда она у вас?

— О-о! — протянул Теоторикс; невооруженным глазом было заметно, что он старался скрыть лучик тревоги в своих глазах. — Эту кирасу я получил в дар от самой Владычицы.

— Неужели?! — удивился юноша.