Пособие по укрощению маленьких вредин. Агрессия. Упрямство. Озорство

В детском саду: спрятал одежду девочки в чужом шкафчике.

Дома: качался на шторах в отсутствие родителей.

В гостях: выпустил в унитаз аквариумных рыбок.

Конечно, вполне возможно, что все три случая есть не что иное, как самое настоящее озорство. Но всё же стоит вникнуть в обстоятельства (контекст) ситуации. Так, может статься, в первом случае мы имеем дело действительно с озорством, во втором – просто с шалостью (хотя, возможно, и с негативными последствиями), а вот третий сюжет – никакая не проказа, а наивная жалость: «пусть рыбки свободно плывут».

По этому поводу вспоминается бородатый анекдот.

Когда Бобби наконец явился домой, мать спросила его:

– Где это ты так долго был, мой милый?

– Мы, мамочка, играли в почтальонов, – отвечал сын. – Я разнёс письма по всем домам с нашей стороны, настоящие письма.

– А где ты их взял? – спросила мать с удивлением.

– Это те старые, перевязанные лентой письма, которые лежали у тебя в шкафу.

К тому же одна ситуация может быть оценена двойственно, с учётом сопутствующих условий и истинных намерений ребёнка. К примеру, съесть в полдник чужую булочку, уронить на ногу полное ведро соседу по песочнице, унести из магазина неоплаченную вещь – может быть и элементарной ошибкой, и злонамеренным проступком.

Озорство надо отличать от искренних заблуждений и действий по неразумению и недомыслию.

Вспоминаю здесь историю из собственного детства. Однажды в гостях у бабушки с дедом я нацарапала имена домочадцев на… венских стульях, которые были семейной реликвией. Никакого злого умысла – клянусь! – и в помине не было, просто меня посетила «гениальная», как тогда казалось, мысль: «облегчить» распознавание посадочных мест за столом, «чтобы не было путаницы». Конечно же, меня крепко отчитали за такой креатив…

Очень похожую историю (только с акцентом не на «пользе», а на «красоте») позже обнаружила в повести Ирмгард Койн «Девочка, с которой детям не разрешали водиться».

«Все стены сплошь я покрыла самыми замечательными картинками. Мы нашли лестницу, и Траутхен держала её. Я, как волшебник, переводила картинки даже на потолок. Никогда в жизни я ещё не видела такой красоты. И Траутхен тоже была в восторге. Но у меня было какое-то неприятное предчувствие. Я опасалась, что взрослые могут не понять, как это красиво, и поэтому взяла с Траутхен клятву ничего никому не говорить».

В момент надругательства над стульями у меня не было никаких дурных предчувствий – только довольство собой и упоение процессом. Но в этой сценке я живо узнала себя и очень смеялась. Ага, двенадцатилетнему хорошо смеяться над пятилетним! Вспоминается «Картонное сердце» Константина Сергиенко: «Знали бы два неразлучных кота, Умник и Проказник, что их „умная проказа“ окажется всего-навсего глупым безобразием!»…

Или вот такой реальный случай: две подружки-дошкольницы играли под столом на кухне, поочерёдно выскакивая оттуда с криками «биздяшка-говняшка», обращёнными к… маме одной из девочек, которая тут же, на кухне, готовила ужин. Со стороны инцидент выглядит вопиющим, но на поверку в этих словах не было оскорбления: малышки не понимали смысла произносимого, им нравился момент «общей тайны», «сговора против взрослого», а ещё – само звучание слов. (Вспомним философа В. В. Бибихина с его идеей Держателя Языка!)

Однако последний из приведённых примеров – уже пограничный: это шалость, переходящая в явное озорство. Даже детсадовцы понимают: нервировать людей нехорошо, а мам – тем более. Аналогичные случаи (с оговоркой, что речь идёт о детях старше трёх лет): выпускать таракана на обеденный стол; прятаться в стиральной машине; рисовать маминой помадой на зеркале в ванной; вытаскивать цветы из горшков; выбрасывать нужные предметы в мусорное ведро или в унитаз; вырезать дырки на покрывалах и скатертях… А вот накрасить ногти кукле или подстричь младшего братца – возможно, и не шалость, а своеобразное проявление «тяги к прекрасному».