Разночтения были следующими. Если в «схеме НТС» в главе 34 второй пункт гласил: «Установление внешнего мира; сотрудничество и дружба со всеми народами — соседями Российского Государства», то в «Голосе народа» этот пункт звучал так: «Заключение почетного мира с Германией и ее союзниками». Кроме того, были вымараны все слова, связанные с «солидаризмом», и в некоторых местах добавлена аббревиатура «НСТПР».
Лидер НТС В.М. Байдалаков вспоминал: «Как-то мы получаем в Берлин экземпляр “Схемы национально-трудового строя”, изданной в “республике Каминского”, но на первом листе было отчетливо отпечатано: “Русская Национал-социалистическая Партия — Национально-Трудовой Союз”. Мы не находили слов выразить наше негодование, огорчение и протест»[170]. Вероятнее всего, Байдалаков неверно описывал свою подлинную реакцию. Хомутов показал на допросе: «“Национально-трудовой союз нового поколения” видел в бригаде СС Каминского базу, из которой можно черпать кадры для переброски на освобожденную территорию Советского Союза с целью создания там банд, оперирующих в тылу Красной армии, и антисоветских организаций по линии НТСНП. В дальнейшем предполагалось объединить антисоветские действия этих двух организаций [т. е. НТС и НСТПР. — Прим. авт.], о чем говорил мне Байдалаков в период моей поездки в Берлин в конце мая 1944 г.».[171]
Башилов-Юркевич (Поморцев) связывает появление в пропаганде НСТПР тезисов НТС напрямую с Хомутовым, который «сумел войти в доверие к Каминскому и уговорил его создать без согласия Гитлера русскую национал-социалистическую партию». Каминский «одобрил план Хомутова», а последний «разработал проект партийной программы (на самом деле это было полное повторение партийной программы НТС)». После этого Каминский пригласил на банкет «работников немецкого связного штаба» и вручил им манифест НСТПР — полную копию программы НТС. «Так была провозглашена, без согласия Гитлера, Национал-социалистическая трудовая партия России»[172].
На самом деле немцы были давно отлично осведомлены о партийной активности Каминского, на что выше мы уже неоднократно указывали. Если говорить о периоде конца 1943 г. — первой половины 1944 г., то, по утверждению А. Даллина, в отношении НСТПР «высшее военное командование (ОКХ) избрало “позицию страуса”, пообещав, что “через несколько месяцев” из министерства Розенберга поступит соответствующая директива. Последнее, в свою очередь, сделало вывод, что нет никакого смысла запрещать партию, даже если ее существование противоречило партийным принципам: политический вакуум, который образовался бы в результате ее запрета, утверждали в министерстве, будет способствовать интересам коммунистов». Однако возникли возражения со стороны непосредственного начальника Каминского (как командира штурмовой бригады СС «РОНА»), высшего фюрера СС и полиции Центральной России Курта фон Готтберга. «Любые попытки заручиться согласием фон Готтберга для разработки совместной директивы означали задержку на неопределенный срок»[173]. Так или иначе в середине лета 1944 г. немецкие военные наблюдатели называли НСТПР «самым сильным образованием среди антибольшевистских организаций в центральной и северной части Восточного фронта»[174].
Стоит заметить, что с начала 1944 г. в пропаганде НСТПР периодически стали появляться весьма крамольные с точки зрения оккупантов мотивы. Разумеется, партийные идеологи неизменно продолжали подчеркивать стратегическую важность союза с Германией: «С открытой душой идет на этот союз русский народ. В этом союзе, на основе которого развивается Русское освободительное движение, он видит залог победы над иудо-большевизмом — врагом всех народов мира и в первую очередь русского народа». Вместе с тем, заявлялось о том, что «некоторые из нас, очевидно, не вполне правильно понимают этот союз»: «Мы не наемники, не кондотьеры, не беспринципные люди. Мы русские националисты, мы борцы за свою идею. Эта идея — свободная национальная Россия». В той же передовице между прочим указывалось: «О многом сейчас не время говорить»[175]. 1 марта состоялся первый выпуск курсантов партийной школы НСТПР. Это мероприятие посетили Каминский и Бакшанский, причем начальник политуправления РОНА сказал буквально следующее: «Наши чаяния выражаются следующими словами: “Мы — русские не хотим ни “своего” большевизма, ни чужого господства»[176].