Так или иначе, а в дорогу собрались быстро, благо предстоящее путешествие не требовало особой поклажи. Лошадей раздобыли хороших, дорогих, чтобы были под стать норовистому вороному Йогини. К полудню, как и обещали, появились у ворот Радимира.
Едва только ромеи спешились у старой коновязи, к ним тут же вышел хозяин дома в сопровождении своего хромого соседа. Чуть погодя появилась и гостья. Она вела за руку мальчика.
Скуфичи прощались недолго. Йогиня лихо вскочила в седло, приняла от Радимира мальца и усадила его перед собой. Парнишка только хмурился да прижимал к себе дорожный узелок, что собрал ему в дорогу дед.
Глядя с холки высокого, словно гора, коня на оставшихся внизу стариков, маленькому Яру хотелось плакать. За то недолгое время, что он здесь гостил, мальчик успел прикипеть сердцем к дедушке Радимиру. Яр хоть и знал наперед, что задержится здесь недолго, однако от этого ему было не легче.
Йогиня отклонилась назад, потянула поводья, и ее вороной стал разворачиваться.
– Прощай, Яр, – не сдержавшись, вдруг крикнул Гостевид и украдкой смахнул слезу, – помни нас. А мы уж тебя не забудем, потому как много будем о тебе слышать…
Радимир, боясь лишнего внимания к мальчику, незаметно подтолкнул соседа – тот сразу же виновато умолк. Но опасения были напрасны: иноземцы уже старательно пинали в бока коней, силясь догнать поскакавшую к лесу Йогиню.
Радимир недовольно сдвинул брови и с укоризной посмотрел на друга. Тот пожал худыми, словно старое коромысло, раменами и горько произнес:
– Как же было не попрощаться-то? Не по-людски это. Такое непростое чадо! – со вздохом прошептал он, глядя на удаляющихся всадников. – Кто знает, может, его дарослое имя27
…– Старый ты пень, – не дав договорить Гостевиду, недовольно зашипел Радимир, – ты бы еще додумался ромеям об этом рассказать!
Клубок четвертый
Душа Лонро пела. Вокруг него проплывали картины невиданной красоты, но все это великолепие он отмечал только краем глаза. Впереди, плавно раскачиваясь на спине холеного вороного, скакала она.
Расшитый шелковый сарафан, обтягивая силуэт всадницы во время скачки, открывал взору молодого ромея только намек на изящные линии божественно сложенного тела, но его пылкому воображению довольно было и этого. Закипавшая кровь вновь и вновь приливала к сердцу, которое начинало ныть, как свежая рана. Было так сладко и так трудно дышать.
Лонро переполняла ревность к толстому торговцу, который легко болтал с расенкой, однако юноша понимал, что сам, даже знай он их трудный язык, просто не нашел бы в себе смелости…
Они ехали уже долго. Лесная тропа долго виляла меж толстых стволов, поднималась на холмы, проваливалась в густые заросли болотистых низин и, наконец, привела их к высокому берегу большого округлого озера. Всадники постарались обогнуть это сверкающее зеркало.
Глядя с высоты обрыва на водную гладь, измученный переживаниями, Лонро почувствовал сильное головокружение. Бездна манила его, намекая на самый простой и самый безумный способ избавления от невыносимых любовных мук.
Берцо, обернувшись, заметил эту перемену в лице юноши. В его кислом взгляде явственно читалось: «Неужто за этим приволоклись мы на другой конец света!?»
Тут и Йогиня – впервые за сегодняшний день – пристально посмотрела на молодого ромея:
– Что это с ним? – спросила она тихо.
Ангус оторвал взгляд от Джеронимо.
– Ему… сегодня не хорошо, недобрится28
.– Да уж, – улыбнулась красавица и пошутила: – И ему недобрится , и ты вот за исцелением пустился в путь. Если вы, ромеи, такие хилые, как же вы столько земель смогли себе подчинить?
Озадаченный Берцо потупился. Обсуждать подобные темы с женщиной ему еще не приходилось.
– Воыны Рыма, – вяло ответил он, – всье из разных земэль. Воыны всэгда сильние. Цары, – неожиданно добавил Берцо, – это цары йест хилие.
– О! – весело вскинула тонкие брови Йогиня. – Значит, ты и твой друг сродни италским царям?
Ангус напрягся.
– Царям? – переспросил он. – Ньет, родни царям ньет.
Взгляд Йогини был полон снисхождения.
– Цари у вас хилые, и вы болезные, вот и подумала – много общего у вас с царями. Пошутила я.
– А! Поньатно. Но ето не совьсем шютка. Мой молодой друк немного родньа правителам моей стране. Он важьный, ну, – мучился ромей, – извесный луди дльа латинян.
– Йа, – продолжал торговец, – нэт. Йа совсем не важьный. Мой отес горшьки делал. Йа был дитьа, продавал горшьки. А патом вырос, много дела, бросил горшьки.
– А он? – взглянула женщина в сторону Лонро, и тот приосанился, понимая, что разговор идет о нем. – Его отец не делает горшки?
– Не делаэт. Он важьный. Послал сина ушитса торг, торг дьела.
– Торговому делу?
– Да, торговому дьелу.
– Понятно, – расенка вздохнула, давая понять, что устала от разговора. – Знать, я все правильно про вас рассудила.
– Шьто? – всполошился ромей, догадываясь, что пропустил в этом разговоре что-то важное.
– Все хорошо, мой друг, – успокоила его Йогиня. – Просто теперь я знаю, кто вы и чем занимаетесь.