Посол Урус-Шайтана

Рожков, Грива, Роман и Звенигора, оставив позади полуразрушенный город, по крутой дороге поднялись на Чигиринскую гору, к главным воротам замка. Не без основания они считали, что Трауернихт быстро обнаружит побег, но вряд ли догадается искать Романа и его товарищей на валах, среди защитников крепости. Несмотря на раннее время, здесь уже было шумно. Сердюки полковника Коровки и стрельцы генерала Гордона готовились к бою: одни торопливо ели, другие подносили к пушкам ядра, бомбы и порох, третьи строились, чтобы идти к своим местам на стенах.

Никто не обратил внимания на усталых и грязных донельзя друзей, которые быстро пересекли просторный двор замка и остановились у длинной коновязи.

— Поначалу, братцы, умоемся, — сказал Рожков, набирая из корыта для водопоя коней полную пригоршню холодной ключевой воды. — А то мы похожи на чертей из преисподней.

Они вымылись, затем из деревянного ведра, прикованного к журавлю, который заглядывал в темный каменный колодец, досыта напились вкусной воды, вытрясли одежду и только после этого присели возле большого казана с горячим кулешом. Здесь их и увидел генерал Гордон.

— Кузьма, где тебя носит? Ты должен был ночь стоять на посту!

Рожков вскочил, виновато заморгал. Звенигора, Воинов и Грива тоже подскочили, стали рядом с товарищем, готовые заступиться за него.

Генерал внимательно оглядел казаков, заметил и следы глины на одежде, и осунувшееся, заросшее русой щетиной лицо Романа, и всклокоченную копну пшеничных волос на его голове. По этой копне он и узнал дончака.

— Ба, ба, ба! Теперь я понимаю, Кузьма, где ты пропадал! — выкрикнул шотландец. — За друга — в огонь и в воду, как вы говорите? Ха-ха! Одобряю! Одобряю!

Рожков облегченно вздохнул: пронесло! У казаков тоже отлегло от сердца. Но Гордон сразу посуровел:

— Ну, вот что, молодцы, сегодня будет необычайно жаркий день. Кара-Мустафа поклялся бородой пророка, что к вечеру его бунчук взовьется на Чигиринской горе. Он собрал под городом сорок тысяч войска и почти все пушки. Штурм уже начался. А вы, я вижу, без оружия…

— За этим дело не станет, — мрачно сказал Грива. — На валах и нашего и турецкого оружия достаточно. Скажите только, где нам быть.

— Рожков пойдет со мной. А вы не из моих полков…

— Мы хотели бы вместе, — сказал Роман.

— И правда, гуртом даже батьку бить легче, — вставил сумрачно Грива.

— Зачем же батьку, — усмехнулся генерал. — Турка бейте, молодцы! Турка!.. А если хотите вместе, тогда будете при мне. Но знайте: я там, где тяжелее всего. Вы пока что вольные птицы — выбирайте!

— Что нам выбирать, — сказал Арсен. — Смерти не боимся! Бог не захочет — свинья не съест!

— Ха-ха-ха, прекрасно сказано! Прекрасно! Тогда — за мной, молодцы! После вчерашних потерь мне каждый отважный воин дорог. За мной!

Сухощавый высокий генерал, придерживая рукой тонкую шпагу, что била его по ногам, быстро направился к башне замка. За ним поспешили Кузьма Рожков и его товарищи.

Вокруг все уже гудело, ухало, трещало. Над головами пролетали ядра и бомбы. К стенам бежали запоздавшие воины, по лестницам и земляным ступеням, укрепленным сосновыми плахами, взбирались наверх. Здесь же лежали первые за сегодняшний день убитые и раненые. Свежий утренний ветерок отдавал дымом и кровью.

Генерал Гордон быстро поднялся на стену и взглянул на турецкие позиции. По серой, испещренной окопами земле к городу приближались густые ряды янычар. Тысячеголосое «алла» неслось над полем.

Рядом с генералом смотрели на орды врага Рожков и его друзья-запорожцы.

7

Князь Ромодановский стоял со свитой на песчаном холме на левом берегу Тясмина, напротив Чигирина. Поминутно к нему подъезжали гонцы, сообщая о ходе битвы.

У боярина был очень утомленный вид. Бледный, осунувшийся, с темными кругами под глазами. Обычно аккуратно расчесанные, приглаженные борода и усы сегодня были взъерошенными, как у больного лихорадкой. Никто из свиты не знал истинной причины такого состояния главнокомандующего.

Однако приказы князя были, как и всегда, четкими, обдуманными, а голос — твердым, решительным. Припухшие от бессонницы глаза смотрели внимательно, видели далеко — от максимовских лугов до субботовских круч, — охватывали все поле сражения.

Вражеское наступление вдоль Тясмина началось одновременно со штурмом Чигирина. С восходом солнца ударили турецкие и татарские тулумбасы, призывно заиграли зурны, затрубили рожки. От тысяч конских копыт и людских ног застонала земля. Разноцветные отряды янычар, спахиев, арабских и курдских всадников тучами переправлялись через Тясмин и с ходу бросались на стрелецкие окопы и редуты. На левом фланге крымская орда в конном строю атаковала казацкие полки.

Все огромнейшее войско османов перешло в решительное наступление. На прибрежных лугах и песчаных холмах левого берега Тясмина, в Чигиринской дубраве и на опушках Черного леса с самого утра завязались тяжелые бои.