Посолонь или Мой опыт месяцеслова

Гроза погремела, попугала и покатила дальше на запад. Остатки туч уплывали следом, открыв солнце. Косые нити дождя в его лучах казались стеклянным занавесом и едва рябили поверхность свеженалитых луж на дороге. Капли были волшебными ключами для истомившейся земли и, там, где падала каждая из них, отворялась земная теснина, и на свет появлялся зелёный росток. И если перед грозой луг был рыжевато-серым, с полосами зимней грязи, то солнце, выглянув в разрывах туч, увидело его совершенно зелёным.

В дальнем конце луговины, у самого леса, перед стайкой серых невзрачных осинок, фейерверком вспыхнул вдруг радужный столб. Вскинулся над тёмным ельником и затерялся в пелене уходящего дождя. Гроза ещё ворочала лиловой стынью туч, ещё совсем недалеко, прямо подле радуги, воркотал гром и шугали зверьё молнии. И, очевидно, благодаря этой материнской близости, радуга жила.

Я стоял под шатром еловых ветвей и наблюдал, как от каждого близкого высверка радужная дуга вздрагивала, словно бы вздыхая в испуге. Полосы её тогда расширялись на миг, плавно перетекая одна в другую, словно на экране телевизора. Молнии полосовали небо одна за другой и радуга, повинуясь, беспрерывно дышала, преливаясь и пульсируя. Тут бы надо было идти мне к этим осинкам, да и рыть там землю, ведь, как уверяют знающие люди, радуга-дуга всегда упирается своими концами в зарытые когда-то сокровища. Да не пошёл. Не мной оставлено, не мне и брать. Так и стоял, дымил сигареткой, наблюдая, как расправляются новорожденные травинки.

Дальше уползала гроза, глуше ворчал гром, реже всплескивали молнии. Бледнели и краски радуги, пока, наконец, совсем не погасли. И лишь осинки в конце луговины долго ещё светились красновато-жёлтым мягким светом.

Кстати, о лягушках. По поверьям русских крестьян, лягушки – это бывшие люди, затопленные всемирным потопом. У них, как и у людей, по пяти пальцев на руках и ногах – четыре долгих и один коротенький. Придёт время, и они снова станут людьми, а мы, ныне живущие, обратимся в лягушек.

11 мая поминаются в святцах апостолы Иасон и Сосипатр, а также мученик Максим. В народе – Максим и Ясон. Примечают Месяцесловы: если ночь на Максима с Ясоном тёплая и звёздная – к богатому урожаю; ясный восход солнца – к ведренному (ясному и солнечному) лету. Православные почитали святых Максима с Ясоном как исцелителей от лихорадки. Верили в народе: если лихорадящего напоить берёзовым соком, собранным из верхней части ствола в этот день, то он непременно выздоровеет, ведь в Максимов день, в отличие от всех остальных, берёзовый сок обладает наибольшими целебными свойствами. А ещё верили, что тёплый ветер в день Ясона – тепляк-здоровяк. Нужно выйти на перекресток, дождаться тёплого южного ветра, набрать его в ладанку, а ладанку надеть на больного. Это верование из нынешних Месяцесловов. Исток ему, опять же в «Сказаниях русского народа» И. П. Сахарова: «Больных, страждущих весенними лихорадками, в Тульской губернии начинали поить с этого дня берёзовым соком. Перед этим временем всегда их купали в дождевой воде, а другие вытирали сбережённым мартовским снегом. День ясный и тёплый всегда предвещал больным здоровье. В туманные и холодные дни никто не прибегал к этому средству. Суеверные старушки и здесь находили себе дело: с обетными ладонками выходили на перекрёстки и дожидались попутного, тёплого ветра с юга. По их понятию, ветер южный приносил с собою здоровье и поселялся в обетную ладонку, которую после надевали на больного. Уверенность в средстве и простая жизнь были лучшими целителями их болезней».

Поминается этот день и в «Круглом годе сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа» А. А. Коринфского, как «день, страшный для белых берёзонек: во многих местах принято в это время пробуравливать их до самой сердцевины и нацеживать в кувшины бегущий из них сладковатый на вкус, расположенный к быстрому брожению весенний сок – “берёзовицу”. Немало гибнет кудрявых красавиц лесного царства из-за лёгкой добычи этого напитка, до которого лаком деревенский люд. “Берёзовицы на грош, а лесу на рубль изведёшь!” – замечает об этом слово седовласой народной мудрости. “Пьяную берёзовицу навеселяют хмелем!” – словно отвечает ей легкомысленная молодёжь. Деревенские лекарки-знахарки собирают берёзовый сок и не для лакомства-питья, а на пользу болящему люду. Более всего они пользуют этим весенним снадобьем страждущих-маящихся неотвязной лихорадкою». Дальше любезный Аполлон Аполлонович повторяет патриарха Ивана Петровича. Ни в одном другом старорусском Месяцеслове, ни в «Церковно-народном» Ивана Плакидыча Калинского, ни в «Русских простонародных праздниках и суеверных обрядах» профессора Московского университета и знатока московских древностей Ивана Михайловича Снегирёва, Максимов день не упоминается.