Пенелопу затрясло. Все было намного хуже, чем она себе представляла, и она кусала губы, чтобы не расплакаться. Ей еще надо было сказать, что она слепая, но она молчала, боясь, что разревется, если заговорит. Слишком поздно она осознала, что недооценила силу удара по его гордости. Ей пришло в голову, что он, должно быть, всю семью ее считает мошенниками. Наконец она спросила со слезами в голосе:
— Вы бы женились на мне, если бы знали, что нас две?
Дарлстон уже чувствовал себя виноватым, что утратил над собой контроль, хотя ни за что не признался бы в этом, потому отвечал сердито:
— Нет, это не повлияло бы на мои намерения. — Он не стал добавлять, что чувствовал бы разницу, если бы женился на Фебе.
Миссис Фолиот справедливо полагала, что именно сильные личностные качества Пенелопы привлекли его внимание.
Побуждаемый влечением, он добавил:
— И мои намерения относительно нашего брака неизменны, поэтому советую привыкнуть к этой идее. — С этими словами он обхватил ее руками и впился губами в ее губы.
Захваченная врасплох, Пенни попыталась высвободиться. А граф забыл о Гелерте, который с нарастающим возбуждением смотрел, как незнакомец кричит на его хозяйку. Помедлив какое-то мгновение, пес, угрожающе гавкнув, прыгнул на Дарлстона, вынудив его отпустить Пенелопу. Находясь в полуобморочном состоянии, Пенелопа не успела своевременно выкрикнуть команду, а только беспомощно ухватилась за ошейник, оттаскивая его назад. Дрожа, она сползла на пол, обхватила собаку за шею и, уткнувшись носом в ее жесткую шерсть, разрыдалась. Гелерт поскуливал и неистово лизал ей лицо, прерываясь лишь для того, чтобы рыкнуть на Дарлстона.
Опешив от атаки пса, Дарлстон забился в угол и не понимал, что ему делать. Его невеста, растрепанная, сидит и рыдает на полу дилижанса, а ее собака вот-вот снова прыгнет на него, если он попытается приблизиться к ней. Он попытался извиниться:
— Миледи… то есть Пенелопа, сожалею, что погорячился и напугал вас. Надеюсь, вы простите меня. — И потом, поскольку она продолжала рыдать, более обыденным тоном добавил: — Платок дать?
— Спасибо, — ответил прерывающийся голосок, и протянулась маленькая рука.
Питер сунул в руку платок и обхватил голову руками. Он чувствовал себя виноватым, но и злился на Пенелопу. Нет, сегодня с невестой точно спать не придется — он же не хотел быть насильником.
Остаток пути они молчали. Граф не знал, что сказать, чтобы снять напряжение, а Пенелопа оцепенела от мысли о предстоящей ночи. Она пришла в ужас, когда Дарлстон схватил ее. В таких объятиях не было и намека на ласку. Из таких ручищ не вырвешься, а его рот полностью закрыл ее рот. Ее затошнило от одной мысли, что ей придется остаться с ним один на один.
К тому времени, когда они в опускавшихся сумерках добрались до поместья, Пенелопа была так напугана, что не могла унять дрожь. Экипаж остановился перед домом, лакей открыл дверцу и опустил ступеньки.
Его светлость спрыгнул и протянул руку, чтобы помочь ей сойти. Неосознанно она попыталась обойтись без посторонней помощи и шагнула мимо ступеньки. Вскрикнув от страха, она упала и опять оказалась в руках мужа.
— Осторожно. Смотреть надо, а то разобьетесь, — сказал он.
В его голосе послышалась искренняя забота, и она совсем раскисла. Предвидя, что его молодая жена сейчас опять разрыдается, он подхватил ее на руки и понес в дом мимо строя ожидавших слуг, сказав им только:
— Через пятнадцать минут обед. Я должен кое-что показать ее светлости в кабинете.
Он зашагал к двери кабинета, Гелерт последовал за ним. Слуга поспешно открыл дверь, пропустил его и столь же поспешно закрыл, а Дарлстон аккуратно уложил Пенелопу на диван.
Она повернулась к нему и, заикаясь, произнесла:
— Не могли бы вы попросить одного из ваших людей, чтобы он на ночь отвел Гелерта на конюшню и покормил.
Дарлстон поморгал и спокойно спросил:
— А вы не будете чувствовать себя в безопасности, если собака останется?
— Я бы предпочла поговорить, не беспокоясь о его поведении, — заносчиво ответила Пенелопа, предвидя, что ее муж разозлится сильнее, чем раньше, от того, что она ему сейчас скажет. Если Гелерт нападет на него еще раз, то он может настоять на том, чтобы собаку выгнали. Кроме того, она стыдилась своего страха. Всю жизнь отец учил ее прямо смотреть в лицо опасностям и преодолевать их. Не могла она себе позволить прятаться под защитой Гелерта.
— Как пожелаете, — ответил Дарлстон и дернул за шнурок звонка рядом со столом.
Вошел дворецкий, и Дарлстон выдал ему указание:
— Медоуз, пожалуйста, возьми собаку ее светлости, отведи на конюшню и накорми.
— Да, милорд, — кивнул Медоуз.
Пенелопа поняла, что его переполняют мрачные предчувствия, и произнесла:
— Он будет послушным, я обещаю. Идите возьмите у меня его ошейник.
Медоуз бочком прошел через комнату и взял ошейник Гелерта.
— Иди с ним, Гелерт, — скомандовала она.
Собака послушалась неохотно, проходя мимо Дарлстона, рыкнула на него в последний раз.
— Спасибо, Медоуз. Ее светлость позвонит, чтобы собаку привели, когда она захочет.
Пенелопа повернулась на голос мужа и нервно сказала: