— Спасибо, — ответила Пенелопа, чувствуя себя неловко оттого, что ее назвали миледи. Она обняла Гелерта: — Ну, хватит целоваться!
Собака отошла и легла рядом с кроватью, стуча хвостом по полу.
Пенелопа слышала, как служанка подошла к постели, и протянула руку за чаем. Чашку осторожно вложили ей в руку.
— Вы справитесь, миледи? — встревоженно спросила служанка. — Нам сказали, что вы не видите, и его светлость приказал нам всем помогать вам во всем.
— Все будет хорошо, спасибо, — ответила Пенелопа, отпив чаю. Она улыбнулась в сторону приятного энергичного голоса. — Как ваше имя?
— Эллен, миледи.
— Вы сможете поводить меня по дому, чтобы я запомнила, что где расположено? Когда я узнаю, как пройти в комнаты, смогу обходиться только Гелертом.
— О, миледи! С удовольствием, только отдерну занавески.
Пенелопа кивнула и слушала, как девушка пошла к окну. Посветлело, она сразу почувствовала разницу — по-видимому, окно выходило на восток. В задумчивости она допила чай, слушая, как Эллен убиралась в комнате. Похоже было, что граф подумал, как обустроить ее быт. Когда вечером отвел ее наверх, он проследил, чтобы она съела суп и рулет, и что у нее есть все, что ей надо, и она может с постели дотянуться до шнурка звоночка. Остальное Пенелопа помнила смутно, потому что ей очень хотелось спать. И тут она поняла, что на ней ночная рубашка… Нахмурившись, она напряглась, пытаясь вспомнить, как ее надевала, память подсказала лишь, что был кто-то с нежными руками и ласковым голосом. И тут ее озарило, что, должно быть, муж укладывал ее в постель. Ее бросило в жар от мысли, что он раздел ее.
— Не могли бы вы подняться, миледи?
Голос Эллен вывел ее из раздумий.
— Да, я встаю. Который час?
— Чуть больше десяти. Его светлость не позволил нам будить вас раньше. Сказал, чтобы мы привели собаку к десяти часам, не раньше, если вы сами не позвоните.
— Спасибо, Эллен. Гелерт вел себя хорошо?
— О да, миледи. Только конюха одного напугал до полусмерти. Он не знал, что в стойле собака, да такая огромная. Джонсон, старший конюх, сказал Медоузу, что он упросил Фреда никому об этом не говорить.
Пенелопа рассмеялась:
— А вы, кажется, собаку не боитесь. Думаю, кто-то очень удачно подобрал мне служанку.
— Хозяин приказал Медоузу выстроить всех служанок и спросить, кто любит собак, не объясняя зачем. А потом приказал привести вашу собаку и посмотреть, кому все еще собаки нравятся. Осталась я одна!
Спустя полчаса Эллен, проводила Пенелопу вниз, в кабинет, где ее ждал лорд Дарлстон. Она немного нервничала, опасаясь своей реакции, но, пожалуй, больше возможной реакции Гелерта на ее мужа. Эллен была хорошим гидом, понятно рассказывала обо всех проходах, дверях, поэтому Пенелопа смогла бы найти дорогу в свою спальню.
— Спасибо, Эллен, — поблагодарила Пенелопа служанку, когда они подошли к двери кабинета.
Она постучала и, услышав возглас мужа «войдите!», переступила порог.
Питер сидел за столом, просматривая бумаги по делам поместья.
— Доброе утро, Пенелопа.
— Доброе утро, милорд.
— Питер.
— Простите, не поняла.
— Питер. Это мое имя. Питер Огастес, если полностью, но это так же формально, как милорд. Пожалуйста, зовите меня Питер, пока не сочтете, что это для вас невозможно.
Пенелопа внимательно вслушивалась в голос и различала только дружескую теплоту. Вчерашний, гнев куда-то исчез. Она заметно расслабилась. Питер, внимательно наблюдавший за ней, увидел, как схлынуло напряжение с ее изящной фигуры, и почувствовал безмерное облегчение.
Сам он плохо спал в эту ночь. Когда сон наваливался на него, начинались угрызения совести, и сон уходил. Ему не давало покоя его собственное поведение. Он с трудом верил, что натворил такое, и решил сделать все, чтобы успокоить Пенелопу. Кроме того, утром он получил тревожное письмо от Ричарда Уинтона, которое привез посыльный, скакавший всю ночь. Теперь он не знал, как довести до сведения жены содержание письма. Другой девице он просто дал бы его прочитать, но в данном случае это было невозможно. Он решил подойти к делу исподволь.
— Скажите мне, Пенелопа, вы очень огорчились, когда ваш брат не появился, чтобы проводить вас?
Пенелопа вспыхнула, но задумалась. Врать она не могла. Но ей казалось неуместным рассказывать Дарлстону… — конечно же дорогому Питеру! — до какой степени они с братом не выносили друг друга. И она спокойно ответила:
— Боюсь, Питер, я совсем не была огорчена. Мы с единокровным братом испытывали взаимную неприязнь. Мне было намного приятнее, что меня проводил мой зять.
Питер не удивился. Он представить себе не мог, что между молодым Фолиотом и его такой интеллигентной сестрой могли быть теплые отношения. То, что она интеллигентна, было видно по достоинству, с каким она себя вела. Ему пришло в голову, что она должна была горько страдать оттого, что ее брат — мошенник.
Теперь, в свою очередь, задумался Питер. Потом он просто сказал: