Поспорить с судьбой

— Я вам уже дал один совет, — сказал Кантор. — Это было не в насмешку, а совершенно серьезно. Если вам нравится девушка, добивайтесь ее. Вы взрослый мужчина, и не думаю, что я должен вам еще и объяснять, как это делается.

— Да нет уж, спасибо, не надо. Твой метод добиваться девушек мне вряд ли подойдет. Таким способом я смогу разве что насмешить весь двор до судорог. Уж лучше я придумаю что-то свое, более подходящее. Зря, что ли, я изучал психологию?

— Вы все о том же? Об этом несчастном зеркале? Далось оно вам! Улыбайтесь чаще, и все вас будут любить. А, если оно вас уж так сильно раздражает, это зеркало, могу дать еще один совет.

— Показать ему два пальца… — захихикала Ольга.

— Не обязательно, но и это можно, нагляднее будет. Показать ему два пальца и сказать в глаза: «Я самый классный парень в этом королевстве, и если кто не согласен, пусть поцелует меня в задницу, потому что мне плевать на его задрипанное мнение. Я вот такой вот, как я есть, и я себе нравлюсь».

— Добавить: «и женщины меня обожают», — подхватила Ольга. — «и отпихивают друг дружку локтями у дверей моей спальни».

Король мгновенно и очень резко перестал улыбаться, и Кантор поспешил уточнить:

— Ваше величество, не думайте, что я опять над вами насмехаюсь, я серьезно.

— Да я не о том… — досадливо поморщился король. — Просто вспомнил еще об одной проблеме… По имени Этель. Я ведь с ней так и не расплатился, и все это удовольствие мне еще только предстоит.

— А вы ей много должны? Ну тряхните казначея получше, — непонимающе произнес Кантор.

Ольга с королем дружно расхохотались, мистралиец сначала не понял почему. Потом до него дошло, что долг, видимо, выражался не в деньгах, и он сморозил полнейшую глупость.

— А это мысль, — сказал его величество отсмеявшись. — Я его отдам не Флавиусу, а Этель, и пусть делает с ним что хочет. Через сутки он начнет платить по миллиону за каждую минуту спокойного сна.

— А что вы ей задолжали, если не деньги? — поинтересовался Кантор.

Король поколебался, затем все-таки признался:

— Ночь любви. Только не вздумай смеяться, это совершенно не смешно.

— Ну, это смотря для кого, — возразил Кантор, — но вам точно не смешно, я понимаю. Эта дама дракона уделает до полусмерти. Так что, если вы не чувствуете себя в состоянии осилить такой подвиг, лучше заранее запаситесь соответствующим эликсиром.

— Это каким? — заинтересовался король.

— Я в них не очень разбираюсь, сам никогда не пользовался. Спросите у магов.

— Обязательно спрошу, по-моему, мысль стоящая. Ну что ж, раз мы разобрались со всеми моими проблемами, может ты, Ольга, нам что-нибудь расскажешь?

— О чем?

— А вот про песика Друпи.

— Где это вы о нем услышали? — засмеялась Ольга. — Жак говорил? Или я что-то уже вам рассказывала?

— Нет, упомянул об этом загадочном животном господин Хаббард. Что ты смеешься, правда. Но подробно рассказывать отказался, видимо, из вредности. Посоветовал спросить у тебя. Надо же уважить желание покойного.

Ольга уважила желание покойного господина Хаббарда, затем изложила обещанную сказку о мальчике-грязнуле. К удивлению Кантора, это оказалась вовсе не шутка, а действительно сказка, до отвращения поучительная да еще и в стихах, и она ему совершенно не понравилась. А потом появился Мафей, и король стал прощаться. Он опять самым бессовестным образом обнял Ольгу и кивком попрощался с Кантором. Причем, как ни старался Кантор заметить во взгляде Шеллара какой-либо намек на происшедшее — скрытое торжество, угрозу или насмешку, — ничего подобного не заметил. Светлые глаза его величества были абсолютно чисты и спокойны, хотя такое впечатление вполне могло быть обманчивым. В искусстве владения собой король запросто мог потягаться с ним, профессионалом. И что особенно странно, когда растаяло серое облачко телепорта, Кантор вдруг почувствовал, что продолжать улыбаться стало вдвое труднее, словно вдруг сломалась некая опора, на которой держалось все его самообладание. А Ольга, как и следовало ожидать, немедленно поинтересовалась:

— Диего, а что он тебе сказал, когда я ушла?

Сочинять что-либо правдоподобное не было ни сил, ни желания, поэтому Кантор честно ответил:

— Он меня ткнул носом в дерьмо так качественно, что мне не по себе даже вспоминать об этом. И если ты будешь еще об этом спрашивать, то окончательно меня доконаешь. Не допытывайся. Пожалуйста. Лучше иди ко мне.

Он похлопал по своим коленкам, приглашая ее сесть, и она охотно забралась ему на руки. В ее объятиях и ласках чувствовалось откровенное сочувствие.

— Диего, — попросила она, ласково перебирая его волосы, которые она, как обычно, первым же делом распустила. — Я тебя очень прошу, не ссорьтесь с ним больше. Когда мои друзья ссорятся, я просто на части разрываюсь.

— Его ты тоже об этом попросишь? — уточнил Кантор.

— А его об этом просить не нужно. Он сам понимает, он давно меня знает. Тем более первым начал-то ты. Что вы не поделили?

Она что, в самом деле не поняла? Или это она себя называет «что»? Нет, на такой дурацкий вопрос лучше не отвечать…

— А ваш король злопамятный?