Посрамитель шайтана

Видимо, старушка поняла всё — у них на Востоке вообще тётки ушлые и с пониманием. Набитых дур мало, то ли не приживаются, то ли профессионально косят под умниц. А это уже немало, согласитесь…

— Уй, плохой мальчишка! Почему так сказал о пожилой женщине? Я тебя зачем хочу — я тебя кушать хочу, хи-хи… А ты о чём подумал зря?!

— Я… думал, это вы подумали… — разом смутился Лев, но тут же резво опомнился: — Отвали, маньячка антикварная! Всё равно не хочу, чтоб меня ели!

— Охти ж мне, да кто ж тебя спрашивает-то, мила-а-ай… — практически по-русски всплеснула руками Кирдык-аби, взмахнула проверенным зубом, и… он разлетелся на куски от такого удара о говорящий валун! Бабка всхлипнула…

— Что, протез накрылся? М-да, хреновенькие вставные челюсти делают ваши местные стоматологи, — сочувственно поддержал Лёва-джан. — Надеюсь, хоть медицинский полис не просрочен, а то обычно с этим строго, у-у…

Старуха пару секунд сидела в тихом отупении, сбивчиво пульсируя глазками, потом ступор прошёл, она бодро вскочила на ноги, ухватилась за второй зуб, с рычанием вырвав и его!

— Ну ты мазохистка-а, — уважительно раздалось с вершины валуна, — чтоб в одну ночь сама себе такое, два раза, без обезболивания… Бабуль, ты — профи!

— Всем кушать надо, — словно бы давая установку самой себе, определилась старушка, и дело пошло на лад. — Хи-хи…

Грузный валун содрогался от её ударов, каменная крошка летела во все стороны, запах пота резал вдох, а задумчивый русский парень, закинув ногу на ногу, сидел себе надутый как индюк в ожидании неизбежного конца. Хотя правильнее было бы сказать, уже довольно поздноватой развязки этой истории… Но ведь и затянутость рассказа определяется не авторской волей объёма ради, а исключительно разницей физической плотности материала. Можно ещё сказать, «сопроматом», то есть камень плотнее дерева, рубится хуже — повесть, соответственно, дольше, вот такие дела…

Валун рухнул неожиданно. Успевший придремать Оболенский хлопнулся вниз, ничего, правда, не сломал, но песку наглотался. Ведьма, умотанная вконец, просто плюхнулась рядом, кое-как, со скрипом вытянула ноги…

— Ефть будефь? — отплёвываясь, спросил Лев.

— Ефстефстфенно, хи-хи… — отчаянно шепелявя, подтвердила бабка, — тока жуп на мефто фстафлю…

— Сисясь, как же, фстафится он. Фигулю не хофефь?

— Фай тот, фмотри, о нетоферсифый! — утомлённая, но целеустремлённая старушка попыталась резко втиснуть зуб на прежнее место, но… От одного нажима он рассыпался на пригоршню зловонных осколков!

— Фто и слетофало офитать, — наставительно объявил образованный россиянин. — Сем бутем меня ефть?!

— Несем… фай мэ.

— Фот и я о том фе…

Над пустыней просыпался холодный розовый рассвет. Первые лучи ещё робкого солнышка озарили угли давно потухшего костерка, поломанную хижину, разбитый колодец, срубленную чинару, поваленный валун — полную разруху и разгромление маленького островка жизни очень одинокой женщины. Сама престарелая ханум, злая и голодная, тихо плакала над потерей последних зубов, а утешал её Багдадский вор — Лев Оболенский. У него была добрая душа…

— …Так ты её не тронул?

— В каком смысле?!

— Пошёл в задницу! Я серьёзно спрашиваю. Мне, как писателю, необходимо знать… То есть где-то далеко в пустыне жила-была, скрываясь от органов правосудия, опаснейшая людоедка-рецидивистка. Ты её, можно сказать, обезвредил и?! И всё, что ли?

— Андрюх, а ты от меня чего хотел? Воровать у старухи нечего, а на предмет всего прочего так моя фамилия не Раскольников! Мы с ней потом неплохо поболтали, кстати… Знаешь, оказывается, беззубые ведьмы становятся очень общительными!

— Значит, ничего не сделал… Это минус, Лёв, большинство читателей любят фэнтези с кровью.

— Ну и какие проблемы? Напиши, что я её там же и замочил, отплясал на костях, тело зарыл, колодец засыпал, всё поджёг и ушёл с суровым лицом, как полный Рэмбо!

— Не поверят…

Хотя что уж там, написал бы — поверили. Полюбовный роман читателя и писателя всегда складывается сложно, с взаимными обидами и упрёками, взлётами чувств и полным падением интереса друг к другу. Причём каждый однозначно воспринимает правым только себя.

Читатель вечно лезет с советами, чего-то требует, доказывает, нудит… Словно, купив книжку писателя по рыночной цене, он навеки приобрёл указанного автора в своё пользование и вправе отныне единолично диктовать ему свою волю и своё видение литературы. Писатель тоже не остаётся в долгу, чисто по-чеховски зациклившись на том, что «публика — дура, пипл — хавает, бабки — капают…».

Любые попытки компромисса, равно как и третейского суда (кто прав? кто не прав?!), во веки веков ни к чему путному не приводили. С другой стороны, эти два антагониста так или иначе, а всё равно обречены как-то сосуществовать вместе. Ибо одно, по сути, невозможно без другого и наоборот… Так что закончим лирическо-философское отступление на бравурной ноте и вернёмся к нашим баранам. Вернее, к одному…

Глава 27