Посрамитель шайтана

— За ними, — сурово отрезал бывший визирь и первым пустился догонять удаляющуюся парочку.

В караване их эскападу приняли с чисто арабским равнодушием. «В вере нет принуждения»… хочешь уйти — уходи, пустыня большая, как кладбище, места всем хватит. То есть караван-баши был прав, никто не стал ради них останавливать верблюдов…

Превосходство мужской дружбы над женской заключается в определённой сдержанности проявления чувств. Когда спутники догнали Льва, они просто пошли рядом, не вдаваясь в извинения, объяснения или психологический анализ такового поступка. Всё просто, пришли и пришли, со стороны Оболенского тоже не ждали счастливых подпрыгиваний, объятий и умилённых слёз.

Дружба — понятие добровольное, в доказательствах не нуждающееся, а излишняя слащавость только придаёт ей запах распада… Поэтому сначала шли молча, а потом заговорили так, словно прервали беседу буквально пару минут назад:

— Я сам усадил её на верблюда и дал ему под зад! Куда бы эта скотина двугорбая ни унесла её ночью, днём он должен был озаботиться поисками воды. Говорят, животные чувствуют её на расстоянии…

— Воистину так. Следовательно, она может оказаться в том оазисе, где мы видели шайтана, либо вернуться за тобой к той старой ведьме, потерявшей последние зубы, так?

— Скорее всё-таки в оазис… У бабульки там сейчас такая разруха — лет на пять капитального ремонта и уборки всей прилегающей территории.

— Там тоже был самум? — влез Ахмед.

— Хуже, — вынужденно признался Лев. — Там был я…

— Вай дод, Лёва-джан, тебе никто не говорил, что такого разрушительного джинна, как ты, нельзя было выпускать из бутылки!

— Кстати, о бутылках, а у нас случайно…

— Нет! — обрезал домулло, всем телом прикрывая правый мешок хурджина. — Ни случайно, ни намеренно, ни как-нибудь ещё, но выпить у нас нет!

— Коран запрещает, — поддакнул башмачник и, прежде чем успел словить от Оболенского затрещину (как кулацкий подпевала!), резко обернулся назад:

— О ужас, ужас нам!!!

…Вдали, там, куда ушёл караван, взлетело облако пыли и дыма, раздался оглушительный грохот, и столб огня взметнулся почти до небес…

— Коршуны пустыни! — осевшим голосом объявил Насреддин. — Этот караван не придёт в Бухару, тела погонщиков съедят шакалы, а следы злодеев занесёт песком, чтобы никто не узнал страшные тайны молчаливых барханов… Куда?!!

Поздно… Поздно и бесполезно, Лев уже бежал, загребая носками песок, — его душа горела жаждой боя! Древняя кровь русских дворян обжигала ему вены, он пылал яростью и рвался всем сердцем туда, откуда ещё слышались крики и звон оружия! Он не успел…

Глава 28

Мишень должна вскрикивать при попадании, а не дразниться, если промазал!

В. Телль

Возможно, это был первый и единственный рассказ моего друга, повествуя о котором он непроизвольно сжимал кулаки. Я его понимаю. Лев — воин по натуре, и если судьба сделала его вором, то она ни на мгновение не смогла изменить рыцарский дух его натуры. На Востоке про таких говорят: «Если Аллах даровал человеку сердце льва, шайтан ни за что не сделает его зайцем!» Но в тот день Оболенский готов был плакать от осознания собственной слабости, он не успел…

На их долю осталась лишь печальная участь отдать последний долг погибшим. Хоронили здесь же, в песке, старательно обходя быстро подсыхающие лужи крови. Разбойники забрали всё: животных, товар, пленных — за купцов можно получить выкуп, остальных продадут в рабство. Законы преступного мира жестоки и неизменны во все времена…

— Устроили засаду в песках, вылетели верхами вон из-за тех барханов, бросили два мешка с порохом, — не хуже бывалого ветерана диктовал Лев, обходя следы сражения. — Убили всех, кто оказал сопротивление, ушли направо, следов не заметали, знали, что догонять их некому…

— Откуда всё знаешь, э?

— Насмотрелся по телевизору передач про исламских террористов.

— Исламских терро… кого?

— Нехорошие люди, Ахмед… Потом как-нибудь расскажу, каким образом на миролюбивом учении Корана создали фундаментальное здание убийства всех инакомыслящих! — похлопал башмачника по плечу серьёзный россиянин. — А сейчас извини, я пойду за ними. Ходжа?!

— Это безумие, — устало поднялся домулло. — Во-первых, мы их не догоним. Во-вторых, у нас нет оружия и нам никогда не одолеть «коршунов пустыни» в их собственном доме. И, в-третьих, ты — вор, я — обманщик, он — башмачник, а вот он вообще осёл, и мы все — не бессмертные герои… Но тебе всё равно, да?

— Ты угадал… — беззаботно согласился Лев.

— Я знал! — поправил Ходжа. — Ты чем-то меня заразил, о беспечный внук отчаянного стихотворца… Рано или поздно каждому из нас придётся стоять перед престолом Всевышнего. Я хочу, чтобы Аллах судил меня не только за мои шалости, но и за один настоящий поступок, достойный мужчины и истинного мусульманина! Ахмед?!

— Я… я не пойду, — успел пролепетать бедный башмачник, но Рабинович ловко пихнул его крупом, взвалив себе поперёк спины, и первым пустился в погоню. Благо широченную натоптанную тропу между барханов ещё не занесло песком…