Посреди времен, или Карта моей памяти

Говорили о величии астрофизики, хором рассказывали о великом Хокинге, парализованном астрофизике, которого называли современным Эйнштейном, которого помощник-индус возит на каталке, переводит его слова и все его высказывания – гениальный. Они показывали фото человека, который у нас дальше школы для слабоумных не пошел бы. И все же снова заговорили о литературе, о том, что наша система противоречит свободному развитию творчества. «Вот тебе мешает писать ваша система?» – допытывался у меня высокий Грегор. Мне очень хотелось сделать гостю приятное и сказать, что мешает. Но я не мог понять, как мне кто-то, кроме близких да работы, которой приходилось отдавать время (хотя она порой и сюжеты подбрасывала), может помешать сидеть за машинкой и писать свою прозу, сколько влезет. Мешало только то, что совсем не всегда получалось, что я хотел, а иногда и вовсе не получалось, и тогда я надолго откладывал в стол недописанное. «Да нет, не мешает», – смущенно ответил я, а они посмотрели на меня не то с сожалением, как на приспособленца, не то как на недоумка. Тони, который уже со мной подружился, постарался мне помочь: «Но ведь тебя не печатают!» «Да, – обрадовался я, хотя чему тут было радоваться. – Не печатают!». Они переглянулись. «Может, мы тебе можем помочь?»

Я абсолютная случайность. Меня не должно было быть. Меня в принципе должны были выкинуть в помойную яму, а я стал профессором. Им это было не понять.

И я отрицательно покачал головой. И все же потом многое поворотилось и как? Почему вдруг их явление сыграло некую роль? Началось с какого-то пустяка. Они позвонили нам из своего отеля и пригласили в «Арагви». Я возразил, что мы в рестораны не ходим, зарплаты на это не хватает. Но Грегор важно сказал, выделив это слово: «Мы вас приглашаем». Я не понял и повторил слова о недостатке денег, предложив лучше у нас дома. Грегор важно пояснил не очень цивилизованному русскому, что раз они приглашают, то берут расходы на себя. Что-то нас с женой тогда смутило, только мы не поняли, что именно. За соседним с нами столиком сидели очень элегантно одетые три парня кавказского типа. Потом вдруг они послали на наш столик бутылку коньяку, потом подсели сами.

Заговорили о литературе, о том, что писатель должен смело писать, что думает. Я говорил, что настоящий писатель всегда так пишет. О чем дальше шел разговор, я не помню, меня изрядно повело с коньяка, мы чаще водку пили. Тони как-то вдруг скуксился, обычно оживленный, он стал молчать, отвечать односложно. А потом вдруг встал и сказал, что пора расплачиваться, подозвал официанта и отдал деньги. Я почему-то подумал, что он подсчитал и понял, что слишком много денег им приходится платить. Его американские друзья смотрели с удивлением, но не возражали. Кавказские ребята уговаривали еще посидеть. Мы с женой как приглашенные (а потому не платящие), разумеется, сразу поднялись. Уже гораздо позже я сообразил, что Тони уже имел мелкий опыт с подсаживающимися к столику милыми ребятами.

Как бы милиция

Хотя, как выяснилось полгода спустя, наивности у него было гораздо больше, чем опытности. Правда, за эти полгода неожиданный опыт стали приобретать мы. Вначале мы вдруг заметили, что у нашего подъезда бесконечно дежурит милицейская машина. Надо, быть может, сказать, что это был дом, где жила профессура Тимирязевской сельскохозяйственной академии, где мой дед работал заведующим кафедрой геологии, пока его не посадили. Причем все это было в прошлом. Так что машине не придали никакого значения. Примерно месяц никакого значения не придавали. До следующего эпизода. Был уже конец мая, настроение весеннее, хорошее. Я вошел в подъезд, свой подъезд. Красностуденческий проезд, дом 15, кв. 5. И принялся подниматься на свой третий этаж. На площадке второго этажа, немного посторонившись, меня миновали два милиционера в полной форме, даже с портупеями. И один другому, продолжая разговор, бросил: «Нет, в пятой квартире никого нет. Я там долго простоял. Ни звука». Он говорил о моей квартире, но я не решился их остановить и спросить. Они спустились, хлопнула дверь подъезда, а я открыл свою квартиру. Никаких изменений.