Читаем Посреди времен, или Карта моей памяти полностью

Весь вечер и половину следующего дня он сидел за книгами. После обеда начал нервничать. Впрочем, нервность оказалась благотворной. Дело в том, что позвонил Энди и рассказал, что за его приятелем, который так же, как и они, косил от армии, ночью приехали менты, загрузили в ментовозку и сдали с утра в военкомат. Но до этого у себя подержали, сбили на пол кулаками, да еще несколько раз по почкам сапогами въехали, чтобы не увиливал от священной обязанности гражданина. «Ты еще на больничном?» – спросил приятель с верхнего этажа. «Уже нет, вчера закрыл», – ответил Кир. «Ты что? А потянуть еще не мог?» Объяснять про экзамены Кир не стал, просто сказал, что не мог больше. «Ну, тогда поопасайся, подумай, что делать, если придут. В деревню уехать не к кому?» «Нет», – ответил Кир, но сам задумался. А потом сказал жене: «Завтра экзамен вступительный. Не хочу рисковать. Поеду ночевать к родителям». Милка вспылила: «Что за советская трусость! Они не имею права вламываться в квартиру без ордера!» Кир ответил: «Когда вломятся, поздно будет ордер спрашивать. Ты же не будешь отстреливаться и тому подобное». На мой кошачий взгляд, Кир был прав. Всегда знал, что сначала тебя ногой пнут, а потом и еще наподдадут, не разбираясь, ты ли разбил какую-то там чашку. И Кир настоял на своем, позвонил отцу и спросил, может ли он приехать с ночевкой, а отец погоняет его по вопросам, в которых он не уверен. Первый экзамен был по философии, отец – профессиональный философ. И он уехал, мама покормила их ужином, а далее они действительно весь вечер говорили то о Гегеле, то о Декарте. Но и о военкомате и призыве тоже говорили. «Ты знаешь, – сказал отец, – я, как началась война, пошел добровольцем. Понимаю, что сейчас ситуация другая. Но все же подумай. Если аспирантура тебя освободит, то хорошо, но я против всяких иных способов освобождения. Вот почитай письмо твоего деда, которое он послал мне в первые дни войны. Может, пригодится для раздумий о жизни! Как ты слышал, он был в концлагере по ложному обвинению, но перед войной его выпустили, как невинно оклеветанного. Но он не озлобился, а остался преданным идеалам своей страны». Легли спать поздно, почти в два ночи. Кир, правда, прочитал письмо только следующим вечером. Однако никак не комментировал, даже жене не показывал.


Я письмо тоже читал, Кир оставил его на столе открытым. Как вы понимаете, раз кот умеет писать, то и читать он умеет. Письмо стоит того, чтобы включить его в мои записки.


Письмо

«Дорогой мой сын! Я, старый профессор, который уже не может держать оружия в руках, горжусь, что мой любимый младший сын сражается с проклятыми оккупантами, которые посмели топтать нашу землю, разрушать наши фабрики и заводы, грабить и убивать советских людей. Убей как можно больше врагов, не щади их. Если так получится, то не щади и своей жизни во имя Победы!»


А в начале шестого зазвонил телефон в коридоре, Кир выскочил первым к звонку, который, по счастью, никого не разбудил. Шнур был длинный, и он унес телефон в комнату, где спал. Звонила Милка: «Только что ушли!» «Кто?!!» Она замолчала, видимо поудобнее устраиваясь с телефоном и закуривая. Потом, затянувшись, сказала: «Как кто? Менты! Двое явились – полковник и при нем сержант. Полковник с любезной улыбкой извинился за такой ранний визит, но потом сразу: “Где Галахтин?” Я распахиваю дверь в нашу комнату, где супружеская расстеленная постель, а супруга нет. “Как видите, его нет”. Тут полковник допустил ошибку, говорит: “Но он же виноват!”. Тут я упираю руки в боки и говорю: “Почему вы думаете, что он виноват? Может, это я. Может, он из-за меня домой не приходит!” Он даже растерялся: “Да я о другом. Он перед Родиной виноват!” (Тут Милка хихикнула, для нее с ее абсолютно антисоветской установкой слова полковника и впрямь могли показаться забавными.) Я и говорю ему: “Ах это! Какие пустяки!”. Полковник вначале даже остолбенел: “Но он должен в военкомат явиться. Это священная обязанность”. Я его спрашиваю: “А вы священник?” Он растерялся и говорит: “Я в переносном смысле”. Короче, мы почти разговорились, и, предложи я ему чашечку кофе, он бы пошел со мной на кухню. Но сержант устыдил его своим присутствием, и они ушли». Милку переполняла гордость, и поступок стоил того.


В то же утро за экзамен он получил пятерку, других вариантов у Кира не было. Только победа, иначе всё зря. Как в приключенческих фильмах, поезд мчится через горящий мост, но путь, чтобы выжить, только один – вперед. Горящий мост надо преодолеть. На удачу Кира экзамены шли один за другим, в три дня – три пятерки. Результатов ждать было некогда, да и так было ясно, что он прошел. Но официальное зачисление в аспирантуру было через месяц, а то и полтора, за это время вполне могли забрать на службу, ведь он был пока никто. Ему вернули паспорт и сказали, чтобы в момент зачисления он пришел с паспортом. Теперь его не защищала никакая бумажка, оставалось одно (да другого варианта и не было): взять справку в поликлинике и идти в военкомат на медкомиссию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письмена времени

Избранное. Завершение риторической эпохи
Избранное. Завершение риторической эпохи

Александр Викторович Михайлов — известный филолог, культуролог, теоретик и историк литературы. Многообразие работ ученого образует реконструируемое по мере чтения внутреннее единство — космос смысла, объемлющий всю историю европейской культуры. При очевидной широте научных интересов автора развитие его научной мысли осуществлялось в самом тесном соотнесении с проблемами исторической поэтики и философской герменевтики. В их контексте он разрабатывал свою концепцию исторической поэтики.В том включена книга «Поэтика барокко», главные темы которой: история понятия и термина «барокко», барокко как язык культуры, эмблематическое мышление эпохи, барокко в различных искусствах. Кроме того, в том включена книга «Очерки швейцарской литературы XVIII века». Главные темы работы: первая собственно филологическая практика Европы и открытие Гомера, соотношение научного и поэтического в эпоху Просвещения, диалектические отношения барокко и классицизма в швейцарской литературе.

Александр Викторович Михайлов , Александр Михайлов

Культурология / Образование и наука
Посреди времен, или Карта моей памяти
Посреди времен, или Карта моей памяти

В новой книге Владимира Кантора, писателя и философа, доктора философских наук, ординарного профессора Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ-ВШЭ), члена Союза российских писателей, члена редколлегии журнала «Вопросы философии» читатель найдет мемуарные зарисовки из жизни российских интеллектуалов советского и постсоветского периодов. Комические сцены сопровождаются ироническими, но вполне серьезными размышлениями автора о политических и житейских ситуациях. Заметить идиотизм и комизм человеческой жизни, на взгляд автора, может лишь человек, находящийся внутри ситуации и одновременно вне ее, т. е. позиции находимости-вненаходимости. Книга ориентирована на достаточно широкий круг людей, не разучившихся читать.Значительная часть публикуемых здесь текстов была напечатана в интернетжурнале «Гефтер».

Владимир Карлович Кантор

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное