Читаем Посреди времен, или Карта моей памяти полностью

Он достал из кармана пиджака паркеровскую ручку и начал покусывать ее колпачок. Стало понятно, что подпишет, но ищет формулировку. Наконец, фраза родилась: «Не возражаю. При условии, что статья поддержана всеми членами редколлегии». И расписался.

На следующий день все три подписи были показаны Главному, и он приказал мне готовить статью. Статья была опубликована в журнале «Вопросы философии» в 1984 г. № 11. С 145–153, с предисловием Инны Тертерян «У истоков эстетики Ортеги» (с. 139–144).

16. Магия слова в эпоху застоя

Текст странным образом связан с тридцатилетием со дня смерти Брежнева (10 ноября 1982 г.), вспомнил эпизод из истории «Вопросов философии». Некоторое (не очень большое) время до смерти Генерального секретаря я опубликовал в журнале полный текст Мих. Щербатова «О повреждении нравов в России» с предисловием Натана Эйдельмана. История публикации – это почти авантюрный роман. Было понятно, что текст с таким названием журнал не примет, во главе все же специалист по теории научного коммунизма – Вадим Сергеевич Семёнов. Тогда мы договорились с Эйдельманом, что он придет, прочтет доклад на тему русской истории и архивных находок. Надо сказать, что Натан Яковлевич был человек чрезвычайно обаятельный и потрясающий рассказчик. Редакция и часть редколлегии не ожидали, что человек может так умно и одновременно увлекательно рассказывать о русской истории, архивных находках и т. п. После доклада-лекции Эйдельман сообщил, что обнаружил полную версию знаменитого текста Щербатова и готов передать его в журнал для публикации.

Поскольку привел Эйдельмана в журнал я, мне и было поручено вести публикацию. Надо было дать правильную психологическую установку главному редактору. И я сказал, что поскольку это такой фантастический материал, мы должны поставить его в ближайший, т. е. девятый номер. «Зачем торопиться? – сказал Главный. – Я еще подумаю. В любом случае не раньше десятого номера». «Кранты твоему Щербатову, – сказали сослуживцы. – Он никогда это не напечатает». Но установка уже была сформулирована и цель обозначена иная. «Нет, девятый», – сказал я. Главный вспылил: «А я говорю десятый! И прошу мне не перечить!» Я нудно твердил о девятом, стараясь не переборщить. Конечно, главный настоял на своем. В чем я и не сомневался. Моя задача была простая: чтобы текст был опубликован. И журнал опубликовал Щербатова в десятом номере.

Когда номер уже вышел, меня вдруг вызвал тогдашний ответственный секретарь журнала Л. И. Греков и сказал: «Вы как-то сумели обмануть редколлегию и напечатали этот опус. Имярек прочитал и сказал, что положит номер на стол Генеральному». Не подумав, я ляпнул: «Да не волнуйтесь. Еще неизвестно, что раньше на стол ляжет: номер или Генеральный». «Что?!» Далее всем понятная немая сцена. Генеральный это соревнование выиграл.

Но история эта разветвленная. Вторая ветвь такова.

Здесь речь пойдет о советской демагогии, переходящей в советскую мистику. После публикации текста Щербатова меня вызвал еще и главный редактор (прототип главного редактора из моего романа «Крокодил») и сказал: «Вот вы печатаете незнамо что, а меня на ковер вызвали и выговаривали, что в тексте Щербатова очевидные аллюзии на современную действительность». К демагогии мы были тогда приучены: это была палка как для нападения на нас, так и наша защита. И я ответил: «Кому это могло прийти в голову сравнивать действительность самодержавной России XVIII в. с действительностью страны развитого социализма?» Главный задумался: «Вы мне хорошую мысль подсказали».

Перейти на страницу:

Все книги серии Письмена времени

Избранное. Завершение риторической эпохи
Избранное. Завершение риторической эпохи

Александр Викторович Михайлов — известный филолог, культуролог, теоретик и историк литературы. Многообразие работ ученого образует реконструируемое по мере чтения внутреннее единство — космос смысла, объемлющий всю историю европейской культуры. При очевидной широте научных интересов автора развитие его научной мысли осуществлялось в самом тесном соотнесении с проблемами исторической поэтики и философской герменевтики. В их контексте он разрабатывал свою концепцию исторической поэтики.В том включена книга «Поэтика барокко», главные темы которой: история понятия и термина «барокко», барокко как язык культуры, эмблематическое мышление эпохи, барокко в различных искусствах. Кроме того, в том включена книга «Очерки швейцарской литературы XVIII века». Главные темы работы: первая собственно филологическая практика Европы и открытие Гомера, соотношение научного и поэтического в эпоху Просвещения, диалектические отношения барокко и классицизма в швейцарской литературе.

Александр Викторович Михайлов , Александр Михайлов

Культурология / Образование и наука
Посреди времен, или Карта моей памяти
Посреди времен, или Карта моей памяти

В новой книге Владимира Кантора, писателя и философа, доктора философских наук, ординарного профессора Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ-ВШЭ), члена Союза российских писателей, члена редколлегии журнала «Вопросы философии» читатель найдет мемуарные зарисовки из жизни российских интеллектуалов советского и постсоветского периодов. Комические сцены сопровождаются ироническими, но вполне серьезными размышлениями автора о политических и житейских ситуациях. Заметить идиотизм и комизм человеческой жизни, на взгляд автора, может лишь человек, находящийся внутри ситуации и одновременно вне ее, т. е. позиции находимости-вненаходимости. Книга ориентирована на достаточно широкий круг людей, не разучившихся читать.Значительная часть публикуемых здесь текстов была напечатана в интернетжурнале «Гефтер».

Владимир Карлович Кантор

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное