Посреди времен, или Карта моей памяти

Самое для меня было сложное – это визит на Донское кладбище, на могилу Чаадаева. К своему стыду должен сознаться, что до той поры я ни разу не был на могиле Чаадаева. Хотя тексты его любил. Более того, уговорил в 1983 г. английского на тот момент (ныне американского) исследователя Ричарда Темпеста подготовить публикацию архивных писем Чаадаева (о его работе в архивах рассказали коллеги). Он принес тексты с блестящими комментариями, предисловие написал В. Г. Хорос. Казалось бы, подарок для журнала. Но редколлегия встала наотрез: «Зачем нам этот полузабытый мыслитель? Опубликовать эти письма можно в каком-нибудь сборнике для аспирантов, тиражом примерно 300 экземпляров. Все же у “Вопросов философии” тираж несколько тысяч. Кому это надо?» Я злился, апеллировал к тому, что Чаадаев, как и декабристы, стоял у истоков русского «освободительного движения» (Чаадаев был вне всяких движений, но так называли борьбу с самодержавием, которой в те годы уже и в помине не было). От меня отмахивались как от слабоумного демагога, который хочет провести на мякине опытных идеологических мужей, твердо знающих, кого можно печатать, а кого нельзя. Убедил только тем, что неудобно будет отказать английскому ученому, который положительно пишет о России. Опубликовали в двенадцатом номере, который почему-то традиционно считается менее читаемым.

Могила П. Я. Чаадаева

Но венгерка, похоже, прочитала. Более того, узнала, кто был редактором этой публикации. У меня для нее была еще история, которая тогда не была записана. Известно, что Чаадаев жил на Басманной у Е. Г. Левашёвой. Об этом и Темпест написал. Приведу отрывок из его статьи: «Еще в 1839 г. умерла Е. Г. Левашёва, близкий друг мыслителя, во флигеле дома которой на Старой Басманной Чаадаев поселился в конце 1833 г. Он продолжал жить на той же квартире, теперь постепенно разрушавшейся. Здоровье его начало сдавать, нервы расстроились. Его стали тревожить предчувствия близкой и внезапной смерти»[10]. Несмотря на успех в салонах, такое душевное состояние – глубокого, глухого одиночества – длилось практически до конца жизни. Не случайны его слова брату в письме 1852 г.: «Чем буду жить потом, не твое дело: жизнь моя и без того давно загадка»[11]. Так вот, летом 1983 г., путешествуя со своим другом Александром Косицыным по Поветлужью, обмеряя полуразрушенные церкви и записывая их истории, наблюдая сохранившуюся послереволюционную разруху, мы зашли в селе Воскресенском в местный клуб, где я обнаружил неожиданно письмо сына Екатерины Левашёвой П.Я Чаадаеву.

Позднее я не удержался и вставил это письмо в свой рассказ «Историческая справка» (1986), опасаясь, что иначе оно пропадет[12]. Рассказ был написан от третьего лица: «Он встал из-за стола и принялся листать книги, стоявшие на стеллажах. Взял в руки “Записки краеведов”. Место издания – Горький, год издания – 1980. И тут вспомнил, что, похоже, об этом сборнике говорила благолепная старушка, дочь страхового агента. Быстро открыл оглавление. Оно! Статья Н. Ю. Сергутиной “Валерий Николаевич Левашёв”. Лихорадочно нашел нужную страницу, сел за стол, вытащил из кармана куртки мятый блокнот, шариковую ручку. Наткнулся глазами на строчки: “В левашёвском архиве на Ветлуге имелись чаадаевские рукописи, которые, возможно, еще отыщутся в горьковских архивных, музейных, библиотечных фондах”. И несколькими строчками ниже в подтверждение своих слов автор статьи приводила в собственном переводе с французского письмо В. Н. Левашёва П. Я. Чаадаеву.

Тимашев замер. Хоть и не он открыл, но все равно, все равно! Неизвестные штрихи и факты из жизни великого мыслителя, родоначальника русской философии, друга Пушкина и тому подобное!

Он читал и записывал, дрожа от восторга, понятного только историкам и библиофилам:

“Только вчера, дорогой Петр Яковлевич, я прочел Ваше столь любезное письмо – Дельвиг забыл передать мне его. Спешу поблагодарить Вас за память; я никогда не забуду, что Вы были другом моей матери, и это главный источник моего уважения и любви к Вам. Я оставил службу, весьма мне досаждавшую, чтобы обосноваться в деревне и оставаться там до полной выплаты всех наших приватных долгов… В бумагах отца я нашел несколько Ваших рукописей, дорогой Петр Яковлевич, и прочел их с несказанным удовольствием. Они напомнили мне счастливые и спокойные дни, проведенные в кругу семьи. Эти письма, прочитанные мною со всем вниманием, на какое я только способен, вызвали во мне горячее, но почти несбыточное желание – я хотел бы получить все Ваши рукописи, так как желал бы посвятить свою жизнь чтению и наукам. Прощайте, дражайший Петр Яковлевич, будьте здоровы и не забывайте того, кто Вас искренне любит. Валерий”».