Посреди земли

— Что ж, мне теперь на два года садиться? — заорал он так, что на шее вздулась жила. — И как раз сейчас? В самую горячую пору? Или — шоферских прав лишиться? Сейчас?! В самую горячую пору?! А кто тогда для моей мастерской сырье раздобудет? Может, ты на своих двоих заготовки железные перетаскаешь из Эстергома, Ваца, из Дорога, да все на своем горбу? А кто работать с железом тем станет? Бела? Ферко? Или опять ты?

Утихнув, он пошел в угол за отлетевшим стулом, поставил его на место, сел. И опять закурил; от дыма закашлялся, но сигарету на этот раз не бросил. Слышно было его тяжелое дыхание.

— Кто бы то ни был, — заговорил он опять, очень тихо, — если и был человек там, ему теперь уж все равно. А я отсиживай два года, мастерская пропадай пропадом, вы с Ферко помирайте с голоду — и все оттого, что нынче с самого утра хлещет дождь? что туман стоит? что на дорогах скользко, и фара перегорела, и на шоссе ни зги не видать? Да я-то, я из всего этого за что же в ответе? Я, что ли, дождь устроил? — Он не спускал с жены глаз. — Я туманом людям глаза застилаю? Или я сам эту правую фару пережег, чтоб ей ни дна ни покрышки! А может, я освещение на шоссе вырубил едва не от самого Тахи досюда? Ну! Молчишь?! А тогда чего ради я должен отбывать наказание за то, в чем никак не повинен? Ну нет, держи карман шире! Пусть поищут кого подурее!

Жена молчала, невидящими глазами глядя перед собой. Но потом все же заговорила:

— Да-да, верно, это Розмари была, коза тетушки Финали, не иначе. Она вечно в эту пору бродит там, вдоль шоссе… Помнишь, в запрошлом году она и меня только что не опрокинула… Да, она это! И ведь как неожиданно всегда появляется — откуда ни возьмись, а она вот она, перед тобой с этой чернущей своей мордою, иной раз просто жуть берет! Однажды на Аранку Лацу накинулась и ну бодать, диво еще, что благополучно обошлось, не поранила Аранку.

Муж медленно, значительно склонил голову.

— Вот видишь, сейчас ты говоришь по-умному. Точно, она это, паскуда несчастная. И ведь как стукнулась — шерсть-то намокла, тяжелая…

Жена задумчиво молчала. Потом спросила:

— Стукнулась? Ведь ты говорил, будто мягкое что-то…

— Ну да, мягкое! Мягкое — и стукнулось мягко, я так и говорил!

Жена покачала головой.

— Ты сейчас сказал: «И ведь как стукнулась». А то — мягко… Как же оно было-то?

Муж вскочил на ноги.

— Черт побери, да что ж это ты к каждому моему слову цепляешься?! Я и так нервничаю, или не видишь? Да, да, да, оно было мягкое и стукнулось мягко! Как коза либо собака! Сколько еще тебе повторять?

Откуда-то издалека ветром донесло настойчивый собачий лай, и сразу за тем — чуть слышное подвыванье «скорой помощи».

Они переглянулись. У него сразу пересохло горло, он судорожно глотнул. Жена закрыла глаза.

— Значит, все-таки не коза…

— Да почему? — взревел муж. — Почему сразу про самое плохое?.. Или в этакую распроклятую погоду не мог никто ногу сломать? Сам идти не может, вот и вызвали «скорую»…

— Не знаю, — сказала жена. — Может, надо было все же остановиться…

Они сидели, прислушивались. Сирена смолкла, наступила тишина, но через несколько минут опять пронесся ее душераздирающий вой. Наконец все затихло.

— Уехали, — сказала жена.

— Угу, — буркнул муж. И опять несколько раз сухо глотнул.

Жена взяла в руки вязанье, но так и не принялась за новый ряд. Просто сидела и смотрела на спицы.

— Да, — кивнула она немного спустя.

— Что — да? — вскинулся муж.

— Лучше было остановиться.

Ему опять захотелось что-нибудь пнуть ногой, сокрушить — на этот раз, может, стол, горку, телевизор. Но он овладел собой.

— Не своди меня с ума, Этуш, — выговорил он тихо. — Не своди меня с ума!

Снаружи послышались шаги, чьи-то ноги шаркали по железной скобе перед дверью, потом по коврику. Наконец раздался звонок.

Мужчина подошел к окну, выглянул и обернулся к жене, желудок ему вдруг словно свело; показалось — вот сейчас вырвет…

— Черт бы их побрал с ихним нюхом! — прошипел он, направляясь в переднюю. — Уже засекли! А ведь я мог бы поклясться, что ни одна живая душа меня не видела!

— Кто там? — расширив глаза, спросила жена.

— Милиционер наш и Балайти, из совета.

— Господи Иисусе!

Он запнулся на пороге, взглянул на жену.

— Но ты… ты гляди у меня… Если ты хоть словечко… Это уже не игрушки! Счастье еще, что я машину вымыл как следует! — И он пошел открыть дверь.

Первым ступил в переднюю Балайти и протянул ему руку. Ну, беда, пожалуй, не так уж и велика… Иначе бы он не с рукопожатия начал. Может, просто зашли поинтересоваться, не видел ли он чужой какой машины?

Твердо ступая сапогами, вошел и милиционер, снял шапку.

— Хорошо, что мы застали вас одного, мастер… Жена?..

Он знаком показал, что жена в комнате.

— Потому как не для женских ушей то, что мы вам сообщить должны…

У него опять резко свело желудок.

— Да и вам, мастер, тоже держаться надобно. В такие, не приведи господь, минуты, приходится все силы собрать…

Он опять сухо глотнул и схватился за столик рукой.

— С вашим сыном несчастье.

Его пальцы, сжимавшие край стола, хрустнули.

— Когда? — хрипло выдохнул он. — Где?

— Два часа назад, на шоссе. У дома Финали.