Посреди земли

Подумаешь, знаменитость, инженерша. А бульон варит в той же кастрюле, в какой молоко кипятит. Что же, ее мозг, возможно, и удалось отшлифовать. Но манеры улицы Карпенштейн[17] пристали к ней намертво. Да и «господин писатель» тоже: как ни таись… но едва сядет за стол да, хлюпая, втянет суп — тут-то себя и выдаст.

Взяв веник с длинной ручкой, она пошла в комнаты. Рики и Кати подобрали на диван ноги. Они завороженно следили за тем, как она, оглядев ковер, нацеливалась на какую-нибудь соринку позаметнее и, прямая как палка, начинала рывками сметать ее.

— Из двадцати четырех состязаний за границей я выиграла двадцать два, — поведала она детям. — Вот придете как-нибудь ко мне, я покажу вам медали. И дивные кубки…

— Серебряные? — спросила Кати.

— Чистого серебра… их у меня целый шкаф, под стеклом стоят…

— А вы их продайте. Правда, почему вы их не продадите? — Кати что-то быстро писала в блокноте. — За кило две тысячи… Ну, допустим, лет пять вы еще проживете, а скарба этого наберется у вас килограммов двадцать, — вот как раз вам и хватит… и не приходилось бы на нас трудиться, эти тяжелые сумки таскать.

— Ты маленькая бесстыдница, — объявила супруга доктора Собослаи, — твоей матери следовало бы получше тебя воспитывать. Разумеется, если бы сама она получила воспитание.

За двадцать минут она покончила с уборкой всех трех комнат.

«Этим неряхам и так сойдет… Думают, я позволю над собой измываться».

Ровно в двенадцать она приступила к обеду. Дважды позвала детей: они, конечно, невежи, но есть им все-таки надо, а тут все витаминное, вкусное. Наконец отозвался Рики: «Пожалуйста, пообедайте одна, тетя Хермина».

Этот Рики из всех самый терпимый. Он даже походит немного на ее Адамушку, хотя в последнее время она своим Адамушкой не слишком довольна. «Ты записался в университет марксизма, сынок?!» Она не верила собственным ушам. Однако невестка сразу заткнула ей рот — не ваше, мол, дело. Вот и Кати, когда вырастет, будет точь-в-точь как эта Жужа. Типичная пролетарка, крикунья… но, видно, что-то такое в ней есть, да… клюнул же на нее почему-то бедный Адам. И ведь сколько ни пытайся такую воспитывать — напрасный труд. На рождество купила ей серебряную театральную сумочку, а она смеется только да сумочку на цепочке вертит. Оно и точно, смешно — руки-то у нее как лопаты.

Хермина педантично разложила вокруг синей тарелки столовый прибор, бумажную салфетку, поставила воду.

Ела медленно, с наслаждением. Потом закурила. Нынче она особенно торопилась: к двум часам должна прийти Рожика.

Она заглянула в буфет — проверить, все ли необходимые припасы налицо: полагается, чтобы всегда всего было вдоволь, даже с излишком.

Пятидесятиграммовую пачку чая она взяла себе. Чай не какой-нибудь, экстра, на коричневом фоне золотая пирамида, на заднем плане — пальмы, а внизу верблюд. Эти-то чая не пьют, только кофе глушат литрами. «Вы уж хоть домой его заберите, что ли, — сказала вчера Ирма, с несчастным видом повертев в руках тридцатифоринтовую пачку. — Его и покупать-то не следовало бы, к чему? Это лишнее, право…»

«Из вашего дома я и кнопки не вынесу!.. Впрочем, если вы намерены просто выкинуть, тогда что ж, придется взять».

Собослаи пустила воду, отодвинула в сторонку хозяйкины кремы. Адамушке не нравится, что она носит спортивный берет набекрень и лыжные брюки. Мало ли что! Не хватало и ей обрядиться в плиссированную юбку, ходить с вечно спущенными чулками, как эта бедненькая Ирма Блати. Спортивный костюм молодит.

Четверть часа она ждала на автобусной остановке. Автобус пришел полупустой. Жила она в Липотвароше.

«В собственной квартире, квартиросъемщицей, — любила она повторять. — Комментарии, по-моему, излишни».

Когда Альфонс умер во время уборки кукурузы в Дерешпусте, куда он был выселен, и выяснилось, что «прямой необходимости не было», ей эту комнату вернули — одну из четырех.

И она, и семейство «главного квартиросъемщика» старались не встречаться. К тому же это были уже другие. Те поспешно обменялись, еще в пятьдесят четвертом.

Дома Хермина переоделась. Нейлоновый халат она не любила, надела другой, из плотной ткани, современного покроя.

Чай из пачки она высыпала в жестяную баночку. Все не поместилось, на дне немного осталось. Хермина Собослаи хотела положить пачку на стол, но тут позвонила Рожика, и она, уронив пачку, со всех ног бросилась ей открывать. Платит-то она Рожике по часам.

— Целую ручки, — поздоровалась Рожика. — Ой, сейчас сброшу туфли… — И тут же побежала в комнату. — Интересное дело, — сказала она весело, — ну, никак не хотят окошки эти ужаться хоть самую малость.

— Значит, так, Рожика: сперва с уксусом, затем бумагой. И рамы тоже, да как следует, вы знаете, тут я придирчива.

— Ладно уж, — сказала Рожика, — ваши вкусы, милая барыня, нам известные. Чать, не впервой у вас, да и не в последний раз…

— …я потому говорю, что в прошлый-то раз два тусклых пятна все ж остались.