Посреди земли

— Правильно, — сказала Хермина и опять бросила взгляд на часы. — Не позволяйте влиять на себя. Интересы ребенка прежде всего. Она многого может добиться, с таким-то выигрышным по нынешним временам происхождением…

— Не все ж в землю носом уткнувшись жить, право слово…

— Лиф она получит! — Собослаи направилась в комнату. — Я его разыщу. Она этого заслуживает, такая миленькая, складненькая девчушка.

«Примитивна. Как же она, бедненькая, примитивна! — Хермина раздраженно рылась в шкафу. — Но спорить с ней себе дороже, вымоет кухню кое-как. А ведь какая жажда выбиться, наверх вскарабкаться! Да почему бы и нет, если самый дух времени лесенку подставляет…»

Она отодвинула теплый носок для лыж, набитый лавандой, вынула табачного цвета брюки для гольфа и кремовую, натурального шелка английскую блузку. Положила костюм на колени, присела на днище открытого шкафа. Ее ноги странно подергивались, словно готовые к бегу, с губ срывались французские, английские слова, сопровождаемые трепетным подрагиванием запястья…

Рожика опустилась на четвереньки, плеснула на каменный пол кухни воду со щелоком. Двенадцать форинтов за час, а старуха — надо же! — еще и минуты высчитывает.

Но и то сказать, одна ведь она как перст. Так бы и заросла грязью, силенок-то у нее всего ничего, сундук отодвинуть и то не могла бы. А уж комната! Битком же набита, заставлена вся, кому это нужно, и хоть бы одна завалящая какая пеларгония!

Рожика увидела пакет из-под чая — едва не накрыла его мокрой тряпкой. Поднесла к уху, на донышке еще что-то шуршало. Чай экстра. Тилдике пригодится. Пусть попробует.

Протирать кухонную мебель она и не подумала. Формочку для пышек положила на середину буфета. На что она ей сдалась.

— Лиф получите в следующий раз, — объявила Собослаи и все покачивала на коленях костюм для гольфа. — Запропастился куда-то…

— Ничего, не утруждайтесь… Четыре с половиной часа — это шестьдесят выходит. С других по четырнадцать беру, но с вас уж по старому знакомству. А лиф, пожалуй что, и не нужен, отдам лучше сшить, чтоб по фигуре… на той неделе нам центрифугу доставят.

— У меня на кухне по обеим сторонам были сушилки для посуды. Полный комфорт, в тысяча девятьсот тридцать шестом году! И мойка… биде…

— Ох, ох, дорогая вы моя, спешу я, ваша милость. Как бы хорошо иной раз вот так поболтать о том, о сем, но ведь дел невпроворот.

Теперь-то она точила бы лясы, старушенция. Задаром.

— А серебро у вас очень красивое, — сказала Рожика напоследок, в утешение.

Она заскочила в продовольственный, купила Тилдике сто грамм самой дорогой салями. Вечером девочка не ест горячего. Ехала с двумя пересадками, и после каждой трамваи были все грязнее, как-то желтее — у нее даже рука было дернулась протереть тусклое вагонное окно.

Дома щелкнула выключателем. Ничего, вот придет лето — и не надо будет все время жечь электричество. Летом квартирка у них приветливая. Уютная. И эти восемь ступенек из кухни в комнату, не как у всех. А что стена на кухне отсыревает, так ведь только зимой. Ниже расположена, в этом все дело. Так и инженеры установили.

Ничего, Бузгар все сделает, как надо. Он порядочный человек, этот Бузгар, хоть и неотесан. И уважительный. Понимает, что она не его поля ягода. Эх, отчего было не такому, как он, достаться?

— Тилдике-е! — пропела она с порога. — Тил-ди… Тилдике… А почему ты, золотко мое, не в школьном халатике?

— Ну, ма-ам… он такой противный, — заныла Тилдике. Ее старательно подвитые волосы словно липли к крупному черепу, глубоко посаженные маленькие глазки недовольно зыркали. — …А ты накрахмалила мою нижнюю юбку? Мне ведь достанется от тети[18] Камиллы!

— Тилдике, душенька, так вот же она, висит на вешалке…

— А в школе эта дура тетя Илона опять мне замечание в дневник записала. И всегда они ко мне цепляются. Уж я по-всякому объясняю: вчера до десяти репетировали смерть Розы — да что толку… слышишь, ма-ам, она говорит, школа прежде всего. — Тилдике развернула салями и стала есть прямо так, без хлеба. — И что третий класс самый трудный…

— Самый трудный, самый трудный… Заладила каждый год одно и то же. Для тебя прежде всего балет!

Тилдике снисходительно отмахнулась.

— Да ладно, ладно. Но тогда хоть шмотки-то покупай стоящие. Вон Бабуце из Брюсселя кружева шлют.

— Вот увидишь! И тебе не придется стыдиться. Я тут на три дня подрядилась убирать после покраски, за это плата двойная!

«Везет мне со шмотками классно, — думала Тилдике и, чавкая, доедала салями. — Если б еще не надо было вечно скакать да прыгать. Вверх, вниз, вверх, вниз, и еще эта противная трещотка… Хоть бы уж выучиться поскорее, что ли!»

— Ма-ам, ну почему ты никогда не купишь копченого сала?

— Копченого сала, золотко мое? Да я бы с моим удовольствием! Но ты же сама знаешь, тебе надо гибкой быть, при твоем балете…

— Сама вон какая толстая, прямо свинья, — звенящим голосом выкрикнула Тилдике, — и я тоже для моих восьми лет совсем не худышка.