Посреди жизни

Миссис Мертон не хотела быть обузой ни для кого. У нее не было яростного стремления к независимости, которое порой встречается, но была скорее скромность, желание держаться в тени.

– Девочки, у вас есть пациенты тяжелее меня, не тратьте время на меня с моим ревматизмом. Я сама отлично справляюсь, не хочу вас беспокоить, – вот что обычно можно было от нее услышать.

Я знала, что ей опасно ходить без поддержки. Но чтобы гарантировать, что она никуда не пойдет сама, пришлось бы уложить ее на кровать с загородками, а это плохо для больных – и морально, и физически. Это лишает их самоуважения и достоинства и часто становится началом полной, почти младенческой зависимости от медсестер, которая нередко приближает конец и к тому же делает пациентов глубоко несчастными. Мне доводилось видеть, как больные трясли загородки своих коек в бессильной ярости, кричали и рыдали – и соседи по палате тоже падали духом. Если пациент слишком шумел, ему иногда вводили наркотики. Словом, это негодное лечение и негодный уход.

Вот почему я решила, что пусть уж лучше миссис Мертон ходит столько, сколько ей нужно. Оглядываясь назад, я понимаю, что с медицинской точки зрения это было неправильным решением, но так бывает часто: далеко не сразу становится ясно, было ли решение верным или неверным.

Однажды днем миссис Мертон вышла из палаты в комнату отдыха, чтобы налить себе чашечку чая, и вдруг ее бедренная кость, источенная болезнью, громко хрустнула. Миссис Мертон упала и сломала кости таза. Ее тотчас доставили на операцию в ортопедическое отделение Ройял Фри. Бедренную кость зафиксировали и загипсовали без особых проблем, хотя она и была изъедена опухолью, а вот с тазовыми костями все было плохо. В нескольких местах они были раздроблены, и осколки могли повредить внутренние органы. Хирурги сделали все возможное, но таз так и не сросся, и наружная рана тоже не заживала: швы не могли удержать мышцы вместе. Началось нагноение – и на поверхности, и, похоже, под мышцами, потому что однажды рана полностью раскрылась. Показались кости, сухожилия, связки и мышцы, покрытые гноем. Рана была такой широкой и глубокой, что туда можно было засунуть руку по запястье.

Мы очень старались помочь миссис Мертон. Мы давали ей антибиотики, чтобы бороться с инфекцией и сбивать лихорадку. Мы накладывали флавиновую повязку и использовали антибиотики еще и в порошках. Мы положили ее на новейший матрац с электропитанием, чтобы на левой стороне ее тела не возникали пролежни – ей приходилось все время лежать на левом боку, потому что другое бедро было разрушено от гребня подвздошной кости спереди до копчика сзади. К счастью, хирурги поставили ей в мочевой пузырь постоянный катетер, пока она еще была в операционной, так что хотя бы удалось избежать кошмара с обычным мочеиспусканием в ее состоянии.

Но фактически мы могли помочь миссис Мертон лишь одним способом – регулярно давать ей бромптонский коктейль. Несмотря на размеры раны, миссис Мертон, как ни странно, не понимала, насколько все серьезно, потому что она эту рану не видела. Да, безусловно, она знала, что с ее бедром что-то не так, потому что медсестры часто приходили сменить повязку, но она не могла так повернуть свое хрупкое тело, чтобы ей самой было видно. Она знала, что ее правая нога в гипсе, и, видимо, считала, что все проблемы именно в сломанной ноге. Но положение загипсованной ноги надо было менять, и картина была пугающей: когда мы двигали ногу, видно было, как внутри двигаются обнажившиеся кости и связки. Я всегда перемещала ее сама с помощью еще одной медсестры и настаивала на том, что, когда меня нет на дежурстве, эту работу должна выполнять опытная медсестра: нельзя доверять настолько рискованное дело зеленым студенткам.

В конце концов, что нам нужно в конце жизни? Мир и любовь – вот первые слова, которые приходят мне на ум. Обычно смерти предшествует постепенный упадок сил, он длится недели или месяцы, но потом очень часто происходит нечто непостижимое. Как если бы тело, разум и душа изменили свою настройку, как будто на скрипке или виолончели ослабили струну – другими становятся колебания, которые создают внутренние резонансы инструмента, другим становится звук. Я не знаю другого способа описать эти трудноуловимые перемены, которые видны перед приходом смерти. Меняется кожа, что-то новое появляется в глазах, движения становятся усталыми, а разум успокаивается – много тонких изменений, и они вполне реальны. А после этого конец, как правило, приходит довольно быстро. «Я просто жду, родные, – сказал мой дед своим дочерям за несколько дней до смерти. – Ничего не нужно». И ему позволили умереть в тишине и спокойствии. Большинство умирающих людей, похоже, чувствуют себя так же: Ангел Смерти приносит умиротворение. И когда умирающего человека насильно возвращают к жизни, которую он уже готов был оставить, это бессмысленно и часто жестоко.