Посреди жизни

Я сама пошла в комнату для посетителей, чтобы подготовить Джейми к тому, что ему предстоит: вид человека после такой операции может напугать кого угодно. Во время нашей беседы дверь вдруг распахнулась и в комнату ворвалась женщина с растрепанными волосами, раскрасневшимся опухшим лицом и заплаканными глазами.

– Где мама? – воскликнула она. – Я должна увидеть ее! Я ей нужна!

Джейми представил мне свою сестру Мэгги.

– Дорога была ужасной! Я четыре раза пересаживалась с поезда на поезд, я ничего не ела весь день, но зато я принесла ей цветы. Она больше всего любит розы. Ей понравится… – Мэгги заплакала и вытащила мокрый носовой платок.

Я сообщила, что ее мать была доставлена из операционной всего лишь час назад.

– Операция? Ты не говорил мне об операции, Джейми, – укоризненно сказала она. – Какая еще операция?!

Я рассказала, что нужно было вскрыть череп и откачать кровь.

– Кровь!? Вы вскрыли ей череп! О Господи!

Джейми обнял сестру и спокойно, рассудительно объяснил ей, что именно сделали врачи. Мы с ним переглянулись, и ясно было, о чем он думает: в состоянии ли Мэгги сейчас видеть свою мать? Но мы не могли ей отказать.

Мы вошли в палату. Я предупредила Мэгги, что мы должны вести себя тихо и не беспокоить больную. Минуту-другую мы стояли молча. Потом Мэгги спросила:

– Но где же мама?..

Такие минуты – кошмар любой медицинской сестры. Я прикусила губу и тихо ответила:

– Это она.

– Неправда. Вы что, думаете, я не способна узнать собственную мать? Это, наверное, не та палата. Где она сейчас?

– Нет… Это та палата. Это ваша мама.

Женщину рядом со мной захлестнула паника.

– Не может быть! Это же не мамочка! – ее голос дрожал. – Я не верю вам, вы лжете. Да! Вы обманываете меня!

С каждым словом она распалялась все больше. Джейми обнял ее.

– Мэгги, пойдем отсюда. Это не место для тебя. Пойдем.

Он решительно вывел ее из палаты и повел по коридору. Мы слышали, как крики Мэгги отдаются эхом и постепенно стихают.

Брат и сестра уехали из больницы. Джейми позвонил в десять вечера, и ночная медсестра сказала ему, что состояние его матери стабильно, так что пусть он позвонит утром.

Джейми навещал маму каждый день. Он не задерживался надолго, потому что не мог быть полезным. Миссис Догерти не приходила в сознание, но ей и не становилось хуже. Мэгги не посещала больницу, но звонила так часто, что мне пришлось приказать оператору больничного телефона ограничить число ее звонков в палату до двух в день.

Я разговаривала по телефону и с Присциллой, которая все еще была в Дареме. У нее была очень четкая, приятная дикция, но было в ее тоне и что-то отпугивающее. Похоже, она была из тех женщин, которые всегда считают себя правыми и не терпят возражений. Я мало что могла ей сказать, кроме того, что она уже слышала от Джейми, – что состояние ее матери по-прежнему стабильно. Присцилла сказала, что останется в Дареме.

Примерно через неделю миссис Догерти понемногу начала приходить в сознание: первым признаком было подергивание ног, а затем и резкое двигательное беспокойство. Зрачки, которые до этого были сильно сужены, теперь реагировали на свет. Послышалось кряхтение и невнятные попытки заговорить. Джейми некоторое время проводил у ее кровати, держа ее за руку, и миссис Догерти, очевидно, узнавала его и радовалась его присутствию. Пришла Мэгги, но она так отчаянно плакала, что, ей-ей, было бы лучше, если бы она вообще не приходила.

Постепенно миссис Догерти пришла в себя и начала потихоньку понимать, что происходит вокруг нее. Она понимала обращенные к ней вопросы типа «можете ли вы поднять левую руку?» или «можете ли вы поднять указательный палец?», выполняла указания, но у нее была тяжелая гемиплегия. Она совсем не могла двигать правой ногой и рукой; глаз, рот и язык были перекошены, и она не могла разговаривать. Несколько раз она пробовала что-то произнести, но никто не мог разобрать ни слова. Слезы наворачивались на ее глаза, когда она в очередной раз безуспешно пыталась что-то сказать.

Ухаживать за ней было трудно – так всегда бывает с пациентами в таком состоянии, – и это отнимало у нас много времени. Мы меняли положение ее тела каждые два часа, двигая руки и ноги и массируя те области, где могли образоваться пролежни. Мы удалили ей зонд, очистили рот, привели в полулежачее положение и пытались накормить с ложечки кашицеобразной пищей, но ей было трудно глотать, и еда часто вытекала изо рта. Если жидкость попадала в трахею, она захлебывалась, и приходилось применять отсасыватель. Физиотерапевт приходил каждый день, чтобы заниматься ее парализованными конечностями. Потом, когда ей сняли швы и удалили дренажные трубки, мы надели ей на голову маленькую белую шапочку, и она снова стала похожа на женщину.