Читаем Посредник полностью

Ивер Малт сунул руки в карманы и не спеша зашагал к пристани, насвистывая какой-то мотив, который я узнал, но вдруг начисто забыл название, и почему-то меня чертовски раздражало, что я его забыл. Я стоял как вкопанный, пока он не исчез из виду и не умолк свист, от которого я тоже никак не мог отделаться. Он все звучал и звучал в ушах. И тут я вспомнил. Ну, я дурак. Конечно же, это была мамина песня, «Blue Skies», а теперь вот Ивер Малт ее испортил, украл, вроде как нарочно, черт бы его побрал. Когда он слышал, как мама поет «Blue Skies»? Шпионил возле дома, а мы и не знали? Черт бы побрал Ивера Малта! Но теперь я, по крайней мере, от него отделался. Когда я обернулся, Хайди стояла у гамака. Она не ждала меня в купальне. Надела свитер, длинный, почти до колен, а на руках держала кошку. Я сунул руки в карманы, побрел к ней, но нога упиралась, тянула в другую сторону, я вильнул вправо и силком вернул себя на место, чтоб не сделать крюк в несколько километров.

– Ну вот, – сказал я.

– Что «ну вот»?

– Барачный парень.

– Барачный?

– Ивер Малт. Пришлось ему уйти.

– Ты его не впустил?

– Я? Лисбет его не впустила.

– Лисбет? Я видела только тебя одного.

– Ты слышала, что она сказала. Что ему тут делать нечего.

– Ты позволяешь Лисбет командовать тобой?

– Никто мной не командует. Я просто…

– Я думала, Ивер твой товарищ.

– Товарищ? Мы с ним познакомились всего неделю-другую назад. Я его толком не знаю.

Хайди смотрела на меня, почесывая кошку за ухом, и я слышал, что кошка мурлычет, звук такой же, как низкий гул проводов высокого напряжения или мотора холодильника.

– Какие же вы все гады, – сказала Хайди.

Я пришел в отчаяние. Пришел в отчаяние и разозлился, разозлился на Ивера, на Лисбет, на Хайди, на Луну и астронавтов, на себя. Погладил кошку. Даже она не на моей стороне. Мог бы догадаться. Когтями она оставила на тыльной стороне руки две красные царапины. Хайди ничего не сделала. Я отдернул руку, с которой капала кровь.

– Пойдем опять в купальню? – спросил я.

– Даже и не думай, Крис.

– Нет? Я ведь не прочел стихи.

– Может, в другой раз.

Тем летом мне постоянно клали в рот эхо чужих слов, как я уже говорил.

– Не уверен, что будет другой раз, – сказал я.

– Неужели.

– Неужели?

– По-моему, тебе надо пойти за товарищем.

Хайди осторожно посадила кошку в траву. Она вышвыривала меня вон? Поставила точку, прежде чем все по-настоящему началось? Я растерянно стоял, слизывая кровь с руки. Наверно, так все и получается: предаешь кого-нибудь и рано или поздно предают тебя? Я проклинал злополучный день, когда мама велела мне поздороваться с Ивером Малтом, босоногим, страдающим словесной слепотой, неотесанным мальчишкой из барака.

– Пойду-ка я, пожалуй, в дом, посмотрю высадку на Луне, – сказал я.

Хайди вдруг изменилась:

– Не ходи туда, Крис.

– Почему?

– Я пыталась присмотреть за ней.

– Ты о чем?

Она покачала головой и повторила то, что уже сказала:

– Какие же вы все гады.

Я подошел к двери, глянул сквозь волнистые стекла. Телевизор светился, но на экран никто не смотрел. Потом я увидел Лисбет. Она лежала на диване, одна рука свисала до полу… Видел я все расплывчато. Они ее трахали. По очереди. Не знаю, долго ли я так стоял, закрыв глаза. Затем мое внимание целиком обратилось на другое. Хайди прошептала мое имя. Я открыл глаза в надежде, что вечер вернется в добрую колею. Но увы. Вернулся Ивер Малт. Он всегда возвращался. И пришел не один. Со здоровенным парнем в комбинезоне. Голова у парня была такая тяжелая, что свешивалась вперед. Стриженный под машинку, обрюзглый. Он шел грузными, медленными шагами, но каждый шаг был таким большим, что Ивер Малт, чтобы не отстать, поневоле бежал. На плече здоровила нес ружье. Я узнал это ружье. Они остановились у калитки, Ивер Малт выдвинул колосса вперед и выглядел совершенно безумным.

– Поздоровайся с Генри! Иди поздоровайся с Генри, Крис! Белёк!

Значит, это Генри, немецкий ублюдок, полубрат. С виду тоже безумный, но на другой, бестолковый лад. Он утирал синим рукавом глаза, снова и снова, будто потускневший уже вечерний свет слепил его. Потом принялся размахивать ружьем, издавая те же нечеловеческие звуки, какие я слышал из погреба. Все это напоминало зловещий танец. Хайди закрыла лицо руками. Внезапно Генри успокоился, вскинул ружье и прицелился. Ивер Малт смеялся, прыгал из стороны в сторону и вверх-вниз, как слабоумный ребенок. Вот тогда-то я испугался. Вот тогда-то поверил своим глазам. Значит, это правда. Генри существовал. С помощью Ивера Малта он восстал из земных недр. Нет, на обозрение он явился еще и с моей помощью, и, будь моя воля, я бы упрятал его обратно во тьму, что для многих лучше всего. Я не знал, куда он целится. Может, в кошку, которая черным пятном лежала под папоротниками. Может, в Хайди. Может, в меня. Генри целился в мир. Я вспомнил, чту говорил Иверов папаша: ружье всегда заряжено. Больше я не успел подумать ни о чем.

– Что, впустите меня теперь? – крикнул Ивер Малт. – А?

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее