Читаем Посредник полностью

С виду Фрэнк Фаррелли производил впечатление человека честного и порядочного. Серые брюки, замшевый пиджак, темная рубашка в клетку. Ботинки надраены, ногти чистые, подпиленные. Это не осталось незамеченным и говорило в его пользу. Посреднику дается лишь один шанс, и его нельзя упустить. Несколько капель дождя еще сбегали по его лицу. Пастор протянул ему носовой платок. Фрэнк Фаррелли не знал, что с ним делать, и опасался, что попал впросак, еще и рта не открыв.

– Раньше вы работали на железной дороге?

– Да, в кассе номер три.

– Чем вы занимались после того, как вокзал закрылся?

– Искал работу, присматривал за матерью и думал.

Доктор отодвинул в сторону стопку бумаг, дал слово Шерифу.

– О чем же вы думали?

– О разном. О жизни. О будущем. Об этом городе.

– И что же вы думали о жизни и о будущем, Фаррелли? И о городе?

– Что надо принимать все таким, как есть.

Пастор наклонился над столом:

– Вы не женаты?

– Верно. Не женат.

– И в мае вам исполнилось тридцать пять. Вы не думали жениться, завести семью?

– Я ведь уже сказал. Надо принимать все таким, как есть.

– Видимо, это ваш девиз, Фаррелли. Принимай все таким, как есть.

– Да. А как же иначе? Только надо быть готовым.

Пастор улыбнулся и опять предоставил слово Шерифу, который сразу перешел к делу:

– Почему вы подали заявление на эту должность, Фаррелли?

– Я уже говорил, что несколько лет сижу без работы. Хочу приносить пользу.

– Характер должности не вызывает у вас возражений?

– Думаю, я вполне хорошо информирован.

– Я о том, в состоянии ли вы выполнять задачи, которые будут на вас возложены.

– Думаю, я в состоянии взять на себя эту ношу.

– Даже в чрезвычайно трудных обстоятельствах?

– Я ведь говорил, что работал в кассе номер три. Иметь дело с пассажирами тоже было не всегда легко. Особенно под конец. Они считали, что поезда не останавливались по моей вине. Несправедливо, как мне казалось. Но работал я все же до самого конца. Такой у меня характер.

Пастор перебил его:

– Но здесь по-другому, Фаррелли. Вы будете встречаться с людьми лицом к лицу, в самые тяжкие для них минуты. Вам придется сообщать матери, что ее дочь погибла в дорожной аварии. Сообщать отцу, что его сын утонул в реке. Сообщать, глядя в лицо их близким и…

Шериф положил руку на плечо Пастору:

– Да-да. Мы спрашиваем, Фаррелли, об очень простой вещи: есть ли у вас опыт сообщать дурные вести?

– Мне довелось сообщить матери о смерти отца.

– Как умер ваш отец?

– Он хотел починить водосточный желоб на крыше и упал с лестницы. Высота была не очень большая, но упал он на косу, лежавшую в траве. Лбом. Череп раскололся, как яйцо. Простите. Не надо было говорить. Но я видел все это собственными глазами. Ужасно!

Фрэнк Фаррелли потупился, осторожно провел тыльной стороной руки по лбу и поневоле воспользовался пасторским носовым платком. На сей раз утер не дождинки, а слезы. Шериф помолчал, потом продолжил:

– Помню. Сколько вам было лет?

– Тринадцать.

– Я тоже помню, – сказал Пастор. – В церкви вы стояли у гроба отца. Для тринадцатилетнего это поступок.

– Спасибо. Это был мой долг.

Фрэнк снова утер глаза, с удовлетворением. Безусловно, сей факт – очко в его пользу. Он был человеком чувства. Мог вжиться в чужую боль и скорбь. Но затем, по обыкновению, в голову пришла прямо противоположная мысль, что Комиссия искала не чувствительного человека, а, наоборот, холодного, который, не дрогнув, сможет сообщать самые мрачные вести. И точно, Шериф не сдавался:

– Вы плачете, Фаррелли?

– Нет-нет. Это просто дождь.

– Слезливый Посредник нам ни к чему. Слезы – привилегия близких. А не Посредника.

Комиссия встала. Фрэнк тоже. Беседа закончилась. Комиссия не то чтобы осталась им недовольна, однако ничего не обещала. Ответ он получит в скором времени, через несколько дней, может быть уже завтра. Та же секретарша проводила его к выходу. И уже у дверей спросила, как все прошло. Фрэнк ответил, что, по его мнению, хорошо. Отвечая, он смотрел в пол, опять же по привычке. На беджике, приколотом на груди секретарши, значилось: Бленда Джонсон. Симпатичная, невысокая, в белой блузке и черной юбке, придававшей ей слегка старомодный, несовременный вид. Фрэнку она понравилась. Он как будто бы помнил ее по школе, она училась несколькими классами ниже. Бленда Джонсон сообщила, что с двумя другими кандидатами обстояло не так хорошо, Комиссия ничего не говорила – чего не было, того не было, – просто ей так показалось. А стало быть, у Фрэнка определенно есть неплохой шанс.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее