Посредник

Сала решительным шагом подошел к одному из баков и, глядя в упор на зятя, отвернул большой кран, расположенный в нижней части емкости. С глухим шлепком — плаф! — на землю плеснула жидкость.

Изумленный Тена смотрел сквозь очки на струю, которая вырвалась из крана, и чувствовал, что происходит нечто странное: растекавшаяся по земле жидкость — какой бы драгоценной она ни была — не имела ни цвета, ни запаха.

Сала впился взглядом в лицо доктора Тены:

— Ну что? Теперь понял? И все это мое... Что скажешь? Представляешь, сколько все это стоит?

Врач протянул ладонь к сливному отверстию.

— Но это же похоже на воду...

Сала вприпрыжку побежал к сторожу.

— Послушай!... Ты!... Что там за чертовщина в баке?

— Масло, сеньор Сала.

— Осел ты и больше никто! Смотри, что течет оттуда.

Сторож, словно за ним гнались сто чертей, мгновенно вскарабкался по лестнице на верхушку цистерны. За ним последовал Сала.

Лица их застыли в недоумении, когда они увидели, что огромный бак заполнен золотистым оливковым маслом самого лучшего качества.

Пораженный этой картиной, Сала, казалось, выплевывал слова:

— Что же получается? Бак полон масла, а снизу хлещет вода?

Потом, словно предвестник дурной вести, Салу осенила мрачная догадка; побелев от бешенства, он схватил висевший рядом ковш, прикрепленный к длинной палке-ручке, и засунул его в глубь бака насколько хватило его короткой руки. Достав ковш, Сала убедился, что почерпнул всего лишь грязную воду, на поверхности которой плавали жалкие блестки масла.

У Салы перехватило горло. Он завопил:

— Меня обокрали! Меня обокрали! У меня украли мое масло! .

Юг Франции

Воскресенье, 10 января

Лисинио Салинас, направляясь в сторону Нима, мягко вел свой «фольксваген» по автостраде, пересекающей Лангедок. Равномерный бег колес по асфальту изредка нарушался резкими толчками, когда шины задевали за ребристый край шоссе, отделяющий полотно от обочины. Подруга Салинаса Ана, словно Алиса в стране чудес, взяла на себя роль «зеркала», поэтому Салинас мог позволить себе, не смахивая при этом на сумасшедшего, нескончаемый монолог.

Тесная кабинка «фольксвагена» как бы сблизила два, обычно далеких, мира. Бурный поток воздуха, бивший из открытых окон машины, трепал пышные светлые волосы Аны; русые волосы Салинаса тоже разлохматились, но не развевались так свободно, как у его спутницы, так как были намного короче. Две пары лыж, прикрепленные к багажнику на задней части машины, носами указывали в сторону Альп.

Салинас ощущал легкую подавленность, как это обычно бывает после очередного успеха. Весь предыдущий год он занимался тщательным отсевом клиентов своей адвокатской конторы, оставив лишь небольшую часть, что позволит упорядочить его жизнь и работу: то есть тратить на работу ровно столько времени, сколько требуется для получения средств, необходимых для безбедной жизни, без роскоши, но и без особых ограничений. Участие его как адвоката в двух или трех сложных расследованиях обеспечило Лисинио не только изрядный гонорар, но и широкую известность среди руководства крупных транснациональных корпораций, которые теперь охотно к нему обращались.

Сейчас он чувствовал себя свободным, ощущал себя хозяином своей судьбы. Надо признать, его прошлое во многом определяло его теперешние привычки, вкусы и пристрастия. Родители Салинаса держали небольшой ресторанчик на Рамблас, и ему часто вспоминались прогулки с отцом на самом рассвете, когда они отправлялись на ближайший рынок, бродили между лавками с зеленью, где отец упорно торговался, а потом возвращались домой по улицам, уже залитым утренним солнцем. Мать изо всех сил старалась убедить его в том, как важно получить высшее образование, но Салинас в юности мечтал лишь стать хозяином уютного ресторанчика, в котором он бы по вечерам играл с друзьями в домино, как это делал его добряк отец. Какой толк от университетского образования — он в те годы не мог еще представить, а мечты о своем ресторане ему вполне доставало. Но в один недобрый день какой-то банк, пожелавший разместить свой филиал в помещении их ресторана, находившегося на самом углу улицы, сделал родителям выгодное предложение, и они соблазнились изрядной суммой денег, которая должна была обеспечить им вполне безбедное существование. Так был положен конец детским мечтам Лисинио. Из окон на углу улицы исчезли уютные абажуры, мягко освещавшие столы, покрытые скатертями в красно-белую клетку, и появились вывески еще одного ничем не примечательного банка, не входившего даже в число семи наиболее крупных в стране, и Салинасу ничего не оставалось, как закончить школу, а потом поступить на юридический факультет университета. Все время, что он учился там, жизнь представлялась ему в виде длинного туннеля, в конце которого — выход к свету, но что именно там, за выходом из мрака, вообразить было трудно.

В самые тяжелые моменты Салинас с удовольствием грезил о собственном ресторанчике, который он сам украсил бы всевозможной медной утварью, — крохотном, не больше полудюжины столов; а клиентов он подобрал бы сам, по своему вкусу.