Посредник

— Мне почему-то показалось, что оптику надо привезти собой. Здесь нам ее не выдадут.

Академик горько усмехнулся.

— Хотите, посмотреть — вежливо предложил Генеральный контролер Академику.

— Нет, спасибо, — отказался Академик, — Солнце слепит глаза. Оно низко, да и зрение у меня не очень. Вы лучше сообщайте, что происходит с ракетой.

Мельцер Фрис начал комментировать запуск:

— Зажигание. Ракета в клубах белого и серого дыма. Наконец, она тяжело оторвалась от стартового стола. Ракета пошла. Медленно. Скорость нарастает. Ракета все быстрее и быстрее. Отделение первой ступени. При разделении первой и второй ступеней все окутывается выплесками дыма и пламени. Создается впечатление, что произошел взрыв. Но вот яркий чистый факел устремляется дальше. Ракета летит.

— Летит?

— Летит, — глухо отозвался Мельцер Фрис, — а выше я уже не могу различить детали. Виден только дымный шлейф. Теперь он редеет. Вот яркая точка. Теперь будет видно только ее.

— Вот и хорошо, — сказал Академик, — будем надеяться, что запуск прошел успешно. А нам нужно собираться. Мы загостилсь.

— Надеюсь, что этот тритий не пойдет во вред человечеству, — буркнул Мельцер Фрис медленно опуская бинокль.

— Надо надеяться. Человечество страдает только от своей гордыни, — отметил Академик, — Древний поэт сказал: «Открылась бездна звезд полна, звездам числа нет, бездне дна». За последние четыреста лет человечество распахнуло врата в волшебный мир и рухнуло в глубочайшую пропасть в своей истории. И из этой бездны ему карабкаться и карабкаться.

— Долгие годы? Десятилетия? — спросил Мельцер Фрис.

— Боюсь, что дольше. Значительно дольше.

— Так у нас с вами нет столько времени, — с сомнением покачал Генеральный контролер.

— А у нас, вообще, не осталось времени, Мельцер. Нам пора уходить, оставив сцену для нового действия. Для новых страстей и новых актеров. Это непреложный закон бытия. И не нам его отменять.

Мельцер Фрис, наконец, упаковал бинокль и громко хлопнул застежкой полевой сумки.

Академик обернулся к Генеральному контролеру:

— Не переживайте Мельцер, — почетная опала после большой победы удел всех великих полководцев. Неважно чем они победили — дубиной, мечом или остротой мысли. Так было всегда. Так всегда и будет.

— А знаете, — грустно улыбнулся Мельцер Фрис, — я уже как-то привык к отставке.

— Наши дела Мельцер, наши победы принадлежат человечеству. Они уже не наши и никогда не будут их. Тех глупых и завистливых медиакратов11, что послали карательные ледолеты, которые ждут нас в степи.

— И все же жаль, — глубоко вздохнул Мельцер Фрис.

Генеральный контролер присмотрелся и только сейчас отметил, как сдал Академик. Как выцвели его глаза, поблекли губы, шершавой и морщинистой стала кожа.

Академик, казалось, уловил мысли Генерального контролера:

— Время. Оно непобедимо Мельцер. Мы прошли свой отрезок и пора уступить место другим. Будем надеяться на успешный исход полета. На то, что капсулы с тритием доставят на Землю. И на о, что человечество сможет им разумно распорядиться. И не наделать ошибок больше, чем наделало до сих пор.

— А как же война Антарктиды и подземелья?

— Война?, — в последний раз, не моргнув, посмотрел на факел уходящего корабля Академик, — война будет продолжаться. Человечество никогда не жило без войны. И не может без нее жить. Для нашего общества война это экзоскелет, удерживающий его от распада. Таким же скелетом служит борьба с внутренними врагами. Две эти войны неизбежны. Это вечно, стереотипно, а значит банально. И все же были и есть интересные вещи, суть которых мы не узнаем никогда.

— Например?

— Например, кто такой Уи На? Откуда он? И вокруг чего он так долго и успешно водил всех нас за нос.

— А вам не кажется, что нам этого и знать не надо?

— Кажется, — согласился Академик, — ведь, лучшая защита от дурака, это его незнание.

— Выходит, все было бессмысленно, — сокрушенно покачал головой Мельцер Фрис.

— Бессмысленно? — переспросил Академик, — отнюдь. Нам удалось расшевелить человечество. Пусть и таким сложным, кружным путем. Мы пробудили его для новой жизни.

— Но зачем тогда перевороты, революции, войны? Зачем все это?

— Зачем? Зачем все это? — широко улыбнулся Академик, — но все это называлось просто: наша жизнь. Мы были.

2008—2010