Посредник судьбы

Я уже знал, чем закончу всю эту драму, только что написанную в моей голове. Но для эффектной концовки мне нужно было место поукромнее, чтоб никто из случайных прохожих не увидел моего сольного представления.

– Да не переживай ты, все будет хорошо, пойдем за мной, – говорил я, уже поравнявшись с ним и слегка беря его за руку.

Он отдернул руку. Надо было хотя бы на десять метров его отвести вглубь гаражей, и уже было бы подходящее место для моего фееричного финала. Но он стоял как вкопанный.

– Да не трясись ты так, – подбадривал я его, пытаясь незаметно встряхнуть в кармане баночку с мыльными пузырями. – Не первый же день мы с тобой знакомы.

Он не двигался, с опаской глядя на меня. Ну что же, я мог отыграть всю драму и без его участия, хотя мне и казалось, что чем ближе он будет к гуще событий, тем сильнее будет эффект.

– Ну и стой себе тут, раз так хочешь, я и один могу сходить, – сказал я, сделав обиженный вид.

Я направился к выбранному месту для финальной сцены, по пути откручивая крышку с мыльных пузырей. Я чувствовал, как по карману потекла жидкость. Меня это ни капли не смутило, даже если пятно не отстирается, что поделать – искусство требует жертв. Дойдя до намеченного места и нащупав рукой в кармане мыльную пену, я был готов к завершению своего сольного концерта.

Еще раз осмотревшись по сторонам – нет ли нежелательных зрителей, я начал трястись и, схватившись за лицо, упал на землю. Набрав пены в рот, я перевернулся на спину и продолжил трястись, выпуская тонкую струйку из рта. Именно так я запомнил из фильмов подобные сцены, где герои погибают от передозировки. Меня пугало только одно, что сейчас этот человек, наблюдающий за моей «агонией», проявит несвойственное ему мужество и начнет звать на помощь или же сам кинется ее оказывать.

И он кинулся, но только не за помощью, а подальше от этих гаражей. Перед этим я успел заметить, как его взгляд наполнился ужасом. Я смотрел ему вслед, уже перестав трястись, и думал, что только-что я подкинул ему еще одну сцену для его будущего шедевра.

И все же моя радость продлилась не долго, спустя всего лишь несколько минут она сменилась тревогой. Я вмешался, вмешался туда, куда, как я полагал, не должен был вмешиваться. Что теперь с ним будет? Начнет ли он писать книги или же побежит к другому торговцу смертью? Я позвонил своему опекуну, но не стал ему ничего рассказывать, а лишь уточнил, звонил ли ему тот другой я, который сейчас сидел в своей квартире и винил себя за беспомощность, точно так же, как я сейчас винил себя за вмешательство. Получив утвердительный ответ, я отправился в квартиру врача. Мне бы не помешала сейчас медитация, чтоб успокоить свое волнение, ну и, пожалуй, сладкий чай, так как послевкусие от мыльной пены оказалось не самым приятным.

9

Вечером я вновь позвонил своему опекуну и попросил разложить карты на парня, с которым сегодня мне пришлось встретиться. Я не стал рассказывать ему причины своей тревоги, а напомнил, что в прошлой жизни видел, как он гадает, а значит, и сейчас это надо сделать, чтоб не менять будущее. Он со мной согласился.

Я даже не представлял, что мои чувства и чувства меня прежнего так взаимосвязаны. Я помнил, как в прошлой жизни всю неделю, проведенную у своего земного наставника, я прожил в ужасных муках, каждую минуту упрекая себя за то, что все испортил. Сейчас же у меня были очень похожие чувства, пожалуй, я даже сильнее упрекал себя. Мое вмешательство могло изменить будущее, и тогда будущее майора и инженера тоже могло бы измениться, могут измениться все даты в их судьбе. И как тогда мне изменить самые судьбоносные моменты в их жизни, если я теперь не буду знать, когда они произойдут? Я не должен был вмешиваться, меня там вообще не должно было быть. Сейчас я прекрасно это понимал, но тогда, стоя у подъезда и глядя в след одиноко уходящего подростка, я думал совершенно по-другому.

Всю неделю я провел в этих муках, я каждый день звонил своему опекуну и просил его заставить своего гостя позвонить и узнать, что происходит с его первым клиентом, пишет ли он что-то, или его вообще нет дома? Он мне, конечно, отвечал, что карты ему сказали о том, что все в порядке, но сейчас я не верил картам. Меня мог успокоить только голос его матери, говорящий в телефонную трубку, что ее сын не выходит из своей комнаты и все время что-то пишет.

В один из дней я даже не выдержал.

– Что значит, он не хочет звонить? – крича в телефон, говорил я опекуну. – Как можно быть таким трусом? Я бы на его месте уже давно позвонил.

– Ты был на его месте, – спокойно ответил он. – Помнишь, чем всё в итоге закончилось?

– Да… помню, – обреченно произнес я, – простите, что поднял на вас голос.

После этих слов я сбросил вызов. Теперь за свою прежнюю трусость я презирал себя еще сильнее, и больше ему не звонил.