Посредник

1307 год по РХ, 9 октября

Париж и окрестности

– Сир, у городского прево недостаточно людей, и я осмелился бы просить о дозволении включить в состав охраны Sаnctum Officium не только верных слуг вашего величества из числа свиты, но и мирян, трудящихся во благо святой матери Церкви…

– Если вам будет так спокойнее, я не стану возражать, брат Герард… Поэтому вы привели сюда этого человека?

– Да, сир.

– Подойдите, сударь, – Филипп IV повел ладонью, затянутой в синюю замшевую перчатку. – Мессир Жан де Партене, верно? Прежний коннетабль Орлеана, Бернар де Партене вам отец?

– Я второй сын его младшего брата, Журдена, погибшего в битве при Куртре, сир.

– Второй? Не наследующий? Поэтому вы пошли на службу к инквизиции? Не нашли иного занятия, достойного дворянина?

Вот что тут ответить? Непонятно, осуждает король твое ремесло или одобряет его.

– Служение Церкви, а в ее лице и Господу нашему, есть дело наидостойнейшее для христианина.

– Мессир де Партене – один из лучших, – вкрадчиво сказал брат Герард Кларенский. – Пользуется моим исключительным доверием и предан вашему величеству в той же степени, что и делу защиты веры…

– Меньше пышных слов, преподобный. Не время. О вашей несравненной памяти ходят легенды, следовательно, вы не могли позабыть, как на королевском совете двадцать второго сентября было решено, что обсуждаемые вопросы не должны выноситься за стены Лувра и в них не могут быть посвящены третьи лица. Вы нарушили обещание, брат Герард.

– Вынужденно нарушил, – согласился доминиканский монах. – Появились новые обстоятельства. Если вашему величеству угодно, я готов огласить сведения, пока что известные только мне, мессиру де Партене и частично епископу…

– Частично? – поднял брови король. – То есть, его высокопреподобию де Вэру вы доверяете лишь отчасти? Нунцию святейшего папы?

Брат Герард выкроил на округлой физиономии такое выражение, что заставил Филиппа усмехнуться. Не издав и звука, доминиканец будто бы сказал: «Сир, папа Климент – в Авиньоне и полностью в вашей власти, все знают, кто на самом деле повелевает Церковью во Франции. Вы здесь самый главный, поэтому я пришел сюда, а не к епископу. Отчего вы задаете нелепые вопросы?»

– Рассказывайте, – кивнул Филипп и хлопнул в ладоши. Велел заглянувшему на звук камердинеру принести горячего вина, а затем поплотнее затворить дверь. Не впускать никого, за исключением канцлера, если вдруг у Гийома де Ногарэ появится спешное дело к королю.

…Герарду Кларенскому с сопровождающим долго ожидать монаршей аудиенции не пришлось – в отличие от века двадцать первого, глава государства сейчас куда ближе к подданным, встретить Филиппа Красивого, направляющегося с охраной из нескольких дворян от замка Консьержери на святую мессу в Нотр-Дам или Сен-Шапель, дело самое обычное. Когда месяц назад король неожиданно переехал из Ситэ на правый берег в Лувр, увидеть Филиппа в городе стало почти невозможно, однако человеку знатному достаточно было обратиться к дворцовому сенешалю, тот доложит наверх, а добрый государь сам решит, принять визитера или нет.

Поскольку брат Герард являлся одним из немногих посвященных в одну из самых охраняемых тайн королевства, Филипп распорядился впустить монаха незамедлительно – инквизитор не станет беспокоить понапрасну.

Кабинет короля находился на втором этаже Луврского замка, в южном крыле с окнами на Сену и Университетскую сторону. В отличие от Консьержери – роскошнейшего дворца, жемчужины современной Европы, – Лувр смотрелся бедненько: белые оштукатуренные стены коридоров и лестниц без росписей и гобеленов, мебели мало, холодно, пахнет кухней. Производит впечатление огромной каменной казармы, гулкой и плохо обжитой.

Его величество устроился ненамного уютнее: от сквозняков спасали пылающий камин и александрийские ковры. Выглядел Филипп не ахти: бледный, глаза покрасневшие, заметно гнусавит – сразу видно, простужен. Прозвище «Красивый» королю сейчас подходит мало, хмурый сорокалетний мужчина в слегка потертом бархатном колете с песцовым воротом и шапероне, украшенном единственной брошью в виде лилии кованого золота с плохо ограненным сапфиром.

Поначалу и не подумаешь, что перед тобой один из величайших политиков своей эпохи и первый по-настоящему абсолютный монарх Франции, беспощадно подавивший сопротивление феодалов и князей церкви – по виду, скорее провинциальный чиновник из какого-нибудь медвежьего угла вроде Абвиля или Понтуаза. Даже взгляд никакой не «королевский» и не «мечущий молнии», а лениво-скучный.

Впрочем, не станем забывать, что Филипп IV не только великий король, но и прекрасный актер, перехитривший большинство опаснейших противников, от папской курии до графини д’Артуа, и готовый через три дня беспощадно расправиться еще с одним, не менее сильным конкурентом…