Окончательно победив робость, Симаира придвигается поближе и протягивает мне правую руку. Призвав на помощь все свои художественные инстинкты, спящие вечным сном с последнего урока рисования в шестом, если не ошибаюсь, классе запорожской средней школы, я начинаю изображать на ее предплечье нечто вроде геометрического орнамента. И очень быстро чувствую, сколь сильно отстал от эстетических требований и традиций чикао. Их разрисовка, в частности, то, что я вижу на телах Якупе и Явало, куда больше напоминает произведение искусства, чем орнамент, выползавший из-под моего дрожащего фламастера. Впрочем, мой орнамент все же цветной! И Симаира, кажется, весьма удовлетворена моей работой. Она с гордостью глазеет на подруг, которые разделяют ее восхищение, многозначительно покачивая головами, словно желая сказать: «Вот это да-а-а».
Я еще не завершил свое произведение, а Якупе, желая, видимо, проявить ответную любезность, хватает куски «покоти» и начинает старательно выводить серию пересекающихся крестов на моем бедре. Точно такой же рисунок красуется на ее собственной ноге, на ногах Симаиры и их подруг. Остальные, крича что-то, толкаясь локтями, с интересом наблюдают за тем, как Симаира расписывает мое бедро. Фавуро снисходительно покачивает головой. В его ушах при этом вздрагивают серьги, изготовленные из ярких, сверкающих всеми цветами радуги перьев попугая.
ЕСЛИ ВЫХОДИШЬ В ДОЖДЬ, НЕ БОЙСЯ ПРОМОКНУТЬ
Пару дней спустя мы отправились на «джипе» в деревню камаюра — последнюю из уцелевших деревень этого племени, которые посещал здесь Штейнен. Галон сел за руль, рядом с ним Марина и Мария. Я расположился на заднем сиденье. Нельсону вообще-то тоже полагалось бы ехать с нами: ведь мы отправлялись на медосмотр. Но он, как и следовало ожидать, увильнул:
— Я думаю, вы с Марией отлично справитесь и без меня, — сказал он Марине с извиняющейся улыбочкой. — А если обнаружится какой-нибудь серьезный случай, я завтра же подъеду туда с Мейрованом.
Когда Марина отошла, Нельсон шепнул мне на ухо:
— Ты, братец, журналист, и тебе за эти вояжи платят деньги. А я — покорнейше благодарю! Пока ты будешь таскаться по этим грязным малокам, я позагораю на берегу Туатуари.
Рядом со мной чинно восседал какой-то чикао. Мы нагнали его километрах в полутора от поста Леонардо и, поскольку он, судя по всему, тоже направлялся к камаюра, решили подвезти. Чикао спокойно залез в «джип» и, не поморщившись, уселся на раскаленное сиденье. Разговора с ним, к сожалению, не получилось, так как он не знал ни слова по-португальски. Всю дорогу индеец невозмутимо молчал, держа в руках новенький карабин. А когда узкая тропа оказалась перегороженной раскидистой ветвью жатоба, отломившейся, видимо, во время последнего урагана, Галон знаками попросил чикао расчистить путь. Не теряя хладнокровия, парень выпрыгнул из машины и спокойно разломал ветвь. Потом снова уселся на свое место, и мы поехали дальше.
Как и большинство других племен Шингу, камаюра пришли сюда откуда-то с востока. Старики рассказывают, что когда-то «очень давно» их предки жили у «бурного озера». Может быть, они так называли Атлантическим океан? Отступая на запад, камаюра прошли тысячи километров через сельву, реки и горы. И обосновались где-то в районе Диауарума. Оттуда их начали теснить индейцы топори, пришедшие с реки Батови. Тогда камаюра направились на юг: их пригласили поселиться рядом с собой ваура, обитавшие на берегу большого озера Ипаву. Впоследствии ваура ушли с этого озера, и оно стало собственностью камаюра.
Подобно тому как женщины ваура прославились своим гончарным искусством, мужчины камаюра являются непревзойденными мастерами по изготовлению луков и стрел. В этом отношении с ними могут соперничать только чикао. Вот что писал о них Айрес да Кунья — бывший сотрудник Службы защиты индейцев: «Камаюра приветливы, радостны и ласковы. Мужчины выделяются отличным телосложением. Они не пользуются никакой одеждой, но украшают себя безделушками и очень любят расписывать свои тела черной и красной красками. Женщины камаюра отличаются весьма утонченными формами и красотой лица».
В том, что Айрес да Кунья не преувеличивал, мы могли убедиться, когда, салютуя хриплой сиреной, Галон лихо вкатил на поляну, вокруг которой высились пять малок. Жара была нестерпимой. Градусов под пятьдесят в тени. Казалось странным, что пять хижин, напоминавших гигантские стога сена, не самовоспламеняются под этим солнцем, которое стремилось излить весь свой жар в последние несколько дней, остающихся до качала дождей.
Пока Галон описывает по поляне нечто вроде круга почета, за «джипом» с восторженными воплями бегут мальчишки. Из малок выглядывают женщины. Узнав Марину, они улыбаются и радостно машут руками.