Пост сдал!

В конце коридора у тумбочки с телефонным аппаратом сидела мама Нины с поджатыми строгими губами, хаотично поправляя на себе передник.

Наши взгляды встретились. Я впервые увидел в её железобетонных глазах навернувшиеся слёзы. Она отвернулась. А я тихо зашёл в свою комнату.

Наверное, все девочки так выходят из детства. Бедные. А потом им ещё и рожать. Пойду-ка я пива куплю.

Тайны дамской сумочки

Однажды я видел содержимое дамской сумочки.

Это было настолько внезапно, что я до сих пор уверен, что стал соучастником преступления.

Светлана Владимировна была существом высшего порядка. Божеством с удивлённо-печальным взглядом, читающим лекции по политэкономии в оконное стекло. Рассказав окну благоглупости про денежно-товарное устройство окружающего мира, она устало оборачивалась к нам, курсантам, и отрешённо не могла понять, почему мы ещё не умерли от тоски и безысходности. У неё были пухлые влажные губы. Мясистые, если так можно сказать о губах. На её рот можно было смотреть, не отрываясь, часами. Ярко-оранжевая помада гуляла в уголках рта. Она то слипалась, чтобы мы поняли: в мире не всё так просто. То размыкалась, чтобы мы осознали: если честно, то пиздец. За этим крахом логики мира я и наблюдал весь курс политэка.

Светлана Владимировна редко садилась на стул, несмотря на свою купеческую фигуру. Приводя в движение миллионы складок на широкой юбке, она проплывала от стола к окну и обратно, иногда теребя верхнюю пуговицу блузки.

Так это всё и случилось. Она курсировала, а я следил. Рука непроизвольно стала производить ритмичные движения, я тяжело задышал, волосы на лбу намокли, но остановиться уже не мог. Было безумно стыдно, что кто-то увидит, особенно она. Сами понимаете, это очень интимно, когда ты влюбился в женщину, но ты молод, а она замужем, ты – продолжение плаца, а она – преподаватель. Мои движения ускорялись, в классной тишине предательский шорох вдруг привлёк её внимание.

– Товарищ курсант! Вы что там делаете?

И все повернулись в мою сторону. Пришлось встать.

– А ну-ка объясните всем, что за манипуляции вы производили только что под партой!

Я встал и молча переложил конспект со своей первой парты на её стол. Светлана Владимировна почти крадучись приблизилась к приманке. Поправила очки и взяла в руки тетрадь. Страницы захрустели, вырываясь из-под её большого пальца, тетрадь остановилась на предпоследней странице.

– Портреты любимых?

Я молчал. Я не успел дорисовать её лицо. Но основные черты угадывались – она смотрела в мою страницу, как в зеркало, ещё не понимая, что это она.

– Вы… Это… Зачем? Садитесь… Спасибо, конечно, но зачем…

Наверное, её никто никогда не рисовал. С ней хотели спать, смотреть на её губы, следить за гофре-плиссе на её юбках и подслушивать разговоры с окном. Дегенераты.

Она села напротив меня, а я уставился в пол, впервые увидев, что паркет в классе у нас ущербный, отциклёванный спустя рукава, со следами от наших прогар.

Вдруг тишину прервали грохот, звон, стук и хлюп падающих предметов. Я вздёрнул подбородок. Светлана Владимировна сидела прямо передо мною и, держа двумя руками свою сумочку, вытряхивала из неё содержимое. Ключи, проездной на троллейбус, две губные помады (зачем вторая, ведь ей же так идёт оранжевый!), носовой платок, серо-зелёный бумажный цилиндр, расчёска, ещё расчёска, скомканные записки, огрызок чёрного карандаша, таблетки, ещё таблетки, уже начатые, лак для ногтей, жидкость для снятия лака для ногтей, брелок на цепочке, кошелёк, заколки-невидимки, десять рублей, мелочь, одна серёжка, кусок мела, обёрнутый в записку, заплёванная тушь для ресниц «Ленинград», билет на катер, кольцо из белого минерала, маленькое зеркальце, всё в пудренной присыпке, ещё связка ключей, пачка сигарет (она курит?!), училищный пропуск… Всё это лилось, сверкая и шурша, прямо на стол. Процедуру завершили два сильных нервных взмаха над всеми этими сокровищами. Сумка опустошённо вздохнула ноздрями-створками и была отложена в ссылку на край стола.

Светлана Владимировна начала производить таинственные пассы: то ключи в руки возьмёт, то помаду, то проездной, то платок, то опять ключи. Все эти ингредиенты тасовались, перемещались, поднимались на самый верх пирамиды и опять возвращались на дно. Казалось, она готовила колдовское снадобье, такое же неудобоваримое, как и рецептура её лекций.

– Где же, ну где? Я же точно брала! – смыкалась и размыкалась помада-напалм в уголках губ.

Я смотрел то на кучу, то на оранжевые губы, которые она периодически облизывала. «Зачем ей столько вещей? И как они там помещаются? А если срочно что-то надо найти?» – в моей голове не укладывался смысл этой сумочной окрошки.

– Ничего нет, – обречённо сорвалось с её губ.

Я перевёл взгляд на кучу. «Чего тут нет? Или лучше так: чего здесь не хватает? Какие ещё предметы могли бы быть здесь и оказаться полезными, если бы она случайно оказалась, допустим, на необитаемом острове?»