Постель

Если бы не письма, я почти ничего не знала бы о своем отце. Иногда у меня складывалось впечатление, что он существует только благодаря письмам, которые писал мне. Когда же он возвращался из очередного плавания домой и письма от него не приходили, он казался мне далеким и отсутствующим. Даже если сидел тут же рядом, за столом или приходил ко мне в комнату и целовал меня на ночь. Мой отец даже сказки на сон грядущий — рассказывай своим будущим детям сказки, это очень важно! — «рассказывал» мне в письмах. Когда я была совсем маленькой и еще не умела читать, он их просто рисовал. Вот почему Красная Шапочка у меня всегда ассоциируется со мной, Бабушка — с моей собственной бабушкой, а у Волка зубы и глаза были как у соседа с третьего этажа в нашем подъезде. «Девочка со спичками» Андерсена, «рассказанная» рисунками моего отца, пришла в двадцати четырех пронумерованных толстых письмах.

Этими письмами отец пытался компенсировать свое отсутствие. Хотя вовсе не был обязан. Может быть, это и странно, но я любила его именно отсутствовавшего. Это совсем не так трудно. Требуется лишь немного смирения, щепотка иллюзий и капля времени. Моя мать никогда не была настолько смиренной, чтобы дать ему это время.

Я никогда не говорила отцу, что люблю его. Только раз написала это. Когда моя бабушка — его мать — умерла, а он был где-то возле Новой Зеландии и не мог попрощаться с ней. Может, не надо было писать ему тогда об этом. Да и говорить человеку, что любите, только ради того, чтобы утешить его, не следует. Написать написала, а сказать не успела. После этого я получила от него только одно письмо, и он исчез. И хоть я помню текст письма наизусть, я иногда достаю его и перечитываю. Снова и снова, исполненная веры, что, может быть, все-таки между строчек отыщется закодированное «прощай». Пока что ничего такого не нашла. Я даже не знаю, где его могила. И теперь все моря представляются мне кладбищами…

Я ведь никогда не рассказывала тебе о моем отце, правда? Ты даже не знаешь, что вот уже двенадцать лет, как его нет в живых. А не рассказывала, потому что ты никогда о нем не спрашивал. Зато твоего отца мы «проработали» досконально.

Особенно я. Но оставим наших отцов.

Вернемся к тебе.

Так вот, мне не хочется быть твоей очередной скукой. Уж лучше, чтобы ты меня возненавидел. В рейтинге всех эмоций — об этом ты мне тоже говорил (может, помнишь, когда и где? А может, даже помнишь, чем мы занимались, пока ты все это говорил?) — ненависть стоит после вожделения и перед желанием отомстить. Ты меня хотел, это точно. Теперь у меня есть шанс на твою ненависть.

Допускаю, что пробужу в тебе и желание отомстить. Стало быть, у меня есть шанс отхватить три самых больших куска пирога и добиться того, что ты меня никогда не забудешь. Скука и тоска — ты считаешь, что между ними есть разница, которой я не в силах уловить, — были в самом конце твоего списка. В смысле, в конце того списка, который ты тогда успел прошептать мне на ухо. Я точно помню, потому что с каждой фразой на мне оказывалось все меньше одежды. Ты сначала втягивал в себя воздух, а потом, начиная каждую новую фразу, тихо выдыхал его, уже теплый, в мое ухо. На «тоске и скуке» я уже была совершенно раздета. Под страстный шепот ты с суетливой поспешностью все пытался снять с меня платье, которое пусть и позже, чем я, но в конце концов также тебе поддалось и, сползая с моих плеч и медленно скользя по телу, упало на твой письменный стол, покрыв, как саваном, фотографию твоей жены…

Потом, готовая к любви, облачившись в наготу и греховность, я вся превратилась в губы, грудь, бедра, ягодицы, плечи и ладони. Ведь ты это во мне любишь больше всего, правда? Одурманенная тем, что ты делаешь со мной, я не заметила, что в твоем списке эмоций — о, как тебе претило, когда их совершенно, как ты считал, «ненаучно» называли чувствами! — вообще не было любви! Были вожделение и наслаждение, были страсть и страх, стыд, грусть, уважение, презрение, печаль и радость, но любви в этом твоем рейтинге чувств не было совершенно. Даже если ты не веришь в любовь, что тебе стоило тогда придумать ее и добавить в свой список! Хотя бы для меня. Молодые женщины, впервые отдающиеся (так это, кажется, когда-то называлось?) мужчине, обожают быть обманутыми обещаниями любви. Любовь, сразу после алкоголя, пока остается самым сильным афродизиаком (во всяком случае для женщин).