Они остановились в коридоре перед комнатой Дилана. В дверях стояли детские воротца, а свет из коридора создавал внутри полумрак, которого было как раз достаточно, чтобы различить фигуру мальчика, свернувшегося на своей новой большой кровати – на односпальном матрасе, положенном на пол.
– Ты его купила, – прошептал Колин.
– Ты бы видел, как он радовался. Был просто в восторге. Каждый день хвастается в детском саду, что теперь он большой мальчик. Мы сходили в магазин, и я разрешила ему выбрать простыни и покрывало. Конечно, он выбрал гоночные машинки.
– Значит, все сработало? – спросил Колин, обнимая ее за плечи.
Лучше бы он ничего такого не делал. Ощущался этот жест очень… по-домашнему. И от Колина так хорошо пахло, что Ровена готова была его съесть.
– Все идеально, – ответила она. – Я оставлю матрас на полу на некоторое время, посмотрю, как пойдет. А когда Дилан будет готов, мы выберем раму для кровати.
– Знаешь, тут напротив есть другая кровать, которую я не против посмотреть. – Колин опустил голову и поцеловал ее шею сбоку. – И даже хотел бы ее опробовать. Раз уж я здесь.
– Когда приедет мой отец?
Колин щипнул губами краешек ее уха.
– Только завтра. И если подумать, мне безопаснее уходить от тебя посреди ночи, когда все будут спать.
Ровена развернулась и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его. Она практически чувствовала, как искрят электрические сигналы у нее в мозгу. И, судя по обжигающей усмешке Колина, по голодному выражению его глаз, по жадности, с которой он потянул ее в постель, матрасу на ее кровати предстояло нелегкое испытание на прочность.
На следующее утро Колин проснулся с жутковатым ощущением, что на него кто-то смотрит. Он открыл глаза и едва не лишился чувств, когда увидел всего в нескольких сантиметрах от себя Дилана. Мальчик стоял у кровати и улыбался.
– Пьивет, Ковин!
Часы показывали семь тридцать. Вот черт. Он собирался еще ночью уйти к себе в комнаты, но, наверное, заснул.
– Эй, приятель, почему ты не в постели? И как ты выбрался из комнаты?
– Выиз, – с гордой улыбкой ответил Дилан.
Зря они надеялись, что детские воротца его удержат. Если он мог вылезти из кроватки, так почему не перелезть через воротца?
Колин потряс Ровену за плечо:
– Хьюстон, у нас проблемы.
Она недовольно заворчала – наверняка потому, что они заснули всего четыре часа назад, – и оттолкнула его руку.
– Надо просыпаться.
Она потрясла головой, еще больше спутывая и без того взъерошенные волосы, и сонно пробормотала:
– Еще рано.
– Да, но у нас есть компания.
Ровена протерла глаза и приподнялась на локтях:
– Какая компа…
Она осеклась, увидев Дилана рядом с Колином, и тут же подскочила в кровати, словно простыни горели.
– Дилан! Почему ты не у себя в комнате?
– Он перелез через воротца, – пояснил Колин, и Дилан опять просиял одной из своих широких улыбок.
– Я бойшой майсик!
Ровена, видимо, решила, что ругать его – пустая трата времени. Она сделала глубокий успокаивающий вздох, натянуто улыбнулась и сказала:
– Конечно, большой, милый. Пойди посмотри телевизор, пока мама просыпается.
– Холосе, мама.
Он вышел из комнаты, и Ровена рухнула обратно на подушки.
– Черт. Черт, черт, черт.
– Мне так жаль, Ровена. Это я виноват. Я вымотался после перелета и уснул.
– Нельзя так дальше продолжать.
– Я знаю. Извините.
– С этих пор мы будем встречаться только в павильоне у бассейна.
– Договорились. Ты на меня сердишься?
– Я виновата не меньше, чем ты. Даже больше. Я согласилась позволить тебе остаться. Решила, что, даже если Дилан проснется, он не сможет выйти из комнаты. В худшем случае мне пришлось бы просто тайком выводить тебя за дверь.
– Благими намерениями…
– Именно. А теперь мне нужно пойти проверить, как он там. И надо вывести тебя из моих комнат.
– Сначала я хотел тебя спросить… Знаю, что ты не можешь официально пойти со мной на бал в субботу, но было бы весело притворяться, что мы друг другу не нравимся, а потом украдкой провести немного времени вместе.
Ровена недоуменно посмотрела на него:
– О каком бале ты говоришь?
– Ежегодный бал твоего отца.
– Ах да. Я совершенно про него забыла.
– Ты потанцуешь со мной?
– Потанцевала бы, если бы смогла туда пойти.
– А ты не идешь?
– Я буду путешествовать.
Что? Она не говорила, что собирается уехать.
– Куда ты собираешься?
– А может, у меня будет грипп.
Разве она не переболела гриппом совсем недавно?
– Я ничего не понимаю.
– В свете моего поведения на вечеринках в прошлом, мне официально и навсегда запрещено появляться на его балах. Три года назад я была беременна и не могла вставать с постели. Год спустя я занималась Диланом, который слег с сильной простудой. В прошлом году… – Она сморщила носик, пытаясь вспомнить, а потом просияла. – О, я вспомнила. В прошлом году я навещала больную подругу.
– То, что все эти оправдания вызывают сочувствие к тебе, – не случайность?
– Глупая формальность. Все знают, почему я не появляюсь. Я так давно не показывалась на публике, что большинство может до сих пор считать меня алкоголичкой. Или они совсем про меня забыли. По крайней мере, на это надеется сенатор.
– Что такого ты можешь сделать? – спросил Колин.