— Том, как по-твоему, Кью нравится ее работа? — Не сводя пристального взгляда с моего мужа, Элисон поднесла к губам бокал чилийского вина цвета спелой малины.
Том, примостившийся на скамейке под окном, застыл, костяшки на сжимавшей кофейную чашку руке побелели.
— В каком смысле? — осторожно уточнил он.
Элисон скривила густо накрашенный рот:
— Значит, Кью не рассказала о нашем споре?
Элисон переводила взгляд с Тома на меня. Я прекрасно понимала, о чем она думает. Во мне закипала злость.
— Элисон намедни прочитала мне нотацию по поводу выбора специальности, и ей мнится, что речуга была достойна твоего внимания, дорогой, — объяснила я Тому, волком глядя на сестру. И повысила голос, чтобы до нее дошло, даже если она внезапно оглохла: — На самом деле ничего стоящего. Ты же знаешь, все мало-мальски важное я тебе рассказываю.
Элисон пожала плечами, испытующе посмотрела на Тома:
— Видишь ли, мне кажется, что Кью не получает удовлетворения от работы юристом. В школе и в Оксфорде было по-другому, ей страшно нравилось все, что она там делала, а теперь абсолютно равнодушна. Она-то возражает, но мне интересно твое мнение. Теперь ты знаешь ее лучше всех. — Она сделала легкое, но вполне различимое ударение на первых двух словах, словно желая сказать:
Том взглянул на нее, потом на меня.
— Честно говоря, не задумывался, получает она «удовлетворение» или нет, — проговорил он медленно. — Но считаю, что ей было бы лучше на другой работе, с меньшей нагрузкой.
Элисон закивала как китайский болванчик — наверняка решила, что она на верном пути.
— Очень любопытно, Том, я
Том опешил.
— Что, прости? — переспросил он очень вежливо, но так тихо, словно с другого конца города.
— Я говорила Кью, что ты несомненно любишь свое дело, но работаешь
Я в ужасе хватала ртом воздух. Караул! Теперь он решит, что это
Ветер заметно усилился; с улицы донесся лязг рухнувшего на тротуар газетного автомата; кто-то вскрикнул, лишившись шляпы; прошлогодние листья с шумом неслись вдоль улицы, сворачивали за угол, рассыпались пылью. Том встал, аккуратно поставил кофейную чашку на тоненькое блюдечко, одернул брюки и взглянул на меня… как? С укором? С гневом? С грустью? Демонстративно проверил часы. Когда он снова поднял глаза, лицо его не выражало ровным счетом ничего.
— Много я работаю или мало, но мне еще нужно кое-что дописать в конторе, так что, боюсь, вам придется продолжать этот занимательный разговор без меня, — сказал он с легким сарказмом, от чего кровь бросилась мне в лицо. — Помоги Кью улечься и проследи, чтобы у нее было достаточно воды, хорошо? Увидимся утром. — Мимолетно коснувшись губами моего лба, Том исчез, шагнув прямо в ураган. Хлопнула входная дверь.
Элисон выжидательно смотрела на меня. Я молчала. Что я могла сказать, не открыв всей величины нашей размолвки, которая вдруг представилась мне огромной — эдакая тяжеленная наковальня, отлитая из напряжения последних месяцев. (Или
— Я налью тебе воды в кувшин, — только и сказала она, волоча меня под руку в спальню.
40
Рано утром Том уехал в Тусон; на обратной дороге хочет заехать в Балтимор проведать родителей.
— Вот и отлично, Элисон за тобой присмотрит, — живо (слишком живо) отреагировал он, услышав о ее предстоящем визите. — Теперь у меня нет причин отказываться от командировки, верно?
Я медленно покачала головой и заметила ровным тоном: «Пожалуй». А про себя подумала: если сам не соображаешь, черта с два я стану тебе подсказывать причины. (До моего внутреннего слуха донеслось глухое «бум» молота о наковальню, удар железа о железо, отзвук столкновения двух неподатливых предметов.)
Не сказать, чтобы Элисон из кожи вон лезла, присматривая за мной, — с утра по магазинам отправилась. Вычитала в «Нью-Йорк таймс» про однодневную распродажу у «Бенделя» — и началось. В жизни не видела, чтоб женщина двигалась с такой скоростью. Убегая, в коридоре она налетела на миссис Г.