Постфактум. Две страны, четыре десятилетия, один антрополог

Накануне введения протектората, в 1911 году, город (или городское поселение: в арабском они не различаются) Сефру имел десять гектаров площади и шесть тысяч населения и представлял собой обнесенный стенами старый город, полный переулков и тупиков (медина кадима), с разрушенным еврейским кварталом (мелла) в вымершем центре и небольшой крепостью, также окруженной стеной (кала), прямо над ним. Десять лет спустя, в 1922 году, когда протекторат уже прочно установился, а город был официально муниципализирован, он стал в тринадцать раз больше (сто тридцать гектаров) и кроме старых районов включал новый арабский квартал с сеточной планировкой прямо за стеной и французский пригород с садами, maisons225 и извилистыми улочками, расположившийся в холмах над крепостью. В 1944 году, незадолго до конца протектората, муниципальные границы были снова расширены до трехсот восьмидесяти гектаров (население теперь приблизилось к двадцати тысячам) – добавились кварталы «новой медины» и несколько неомавританских общественных пространств. Такими границы оставались вплоть до 1982 года, когда социалистическое муниципальное правительство, только что почти случайно пришедшее к власти и готовящееся к своей первой перевыборной кампании (с весьма неопределенными перспективами) внезапно, на фоне интенсивных конфликтов, подчас с применением насилия, более чем утроило официальный размер города, до тысячи двухсот гектаров, чтобы включить в свою политическую орбиту «стихийные», «подпольные», «периферийные» поселения, которые возникали с ошеломительной быстротой на протяжении предыдущего десятилетия и голоса жителей которых социалисты считали своими. Это была революция (или попытка революции, поскольку затея провалилась) путем переопределения муниципальных границ.

В этом поэтапном увеличении площади города в сто двадцать раз (и в девять раз – населения) в течение семидесяти лет можно увидеть его культурную генеалогию. Одна за другой разные формы жизни – французская, франко-марокканская, сельско-марокканская (в основном берберская по языку и скотоводческая по культуре), – вторгаясь, занимают ту или иную его часть, распределяясь вокруг ядра – арабской и иудео-арабской медины, которая, в свою очередь, становится древней руиной, окруженной со всех сторон новыми постройками. Некоторые из этих форм жизни (французская, еврейская), как уже упоминалось ранее, в значительной степени переместились в Марсель и Иерусалим. Но после того как в 1976 году к власти пришли социалисты (и особенно после того, как семь лет спустя они попытались остаться у власти, включив окружающие поселения в основную часть города), главной осью социального, экономического и политического конфликта стали различия между теми, кого я ранее назвал, использовав их собственные термины, «старыми», «истинными» или «настоящими» сефрийцами – потомками семей, живущих там (по их словам) уже сотни лет, – и «новыми», «посторонними» или «чужими» сефрийцами, которые недавно осели на его окраинах. «Когда-то город съедал сельскую местность, – мрачно сказал мне один пожилой житель. – Теперь сельская местность съедает город».