Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли

Конечно, ни Гераклит, ни Ксенофан, ни даже Платон или Аристотель — никакими философами в строгом смысле слова не являются.Их мировоззрение, их интеллектуальное и физиологическое бытие принадлежат миру мифа, Традиции, религии, но только религии чрезвычайно далекой от современности, религии невнятной, непонятной в ее целостности людям модерна.

Найдя у кого-то из древних мыслителей нечто похожее на собственные взгляды, люди модерна именовали их «древнегреческой философией», «философией досо-кратиков». На самом деле, термин «философия» существовал и в премодерне, но означал нечто совершенно иное, чем в эпоху модерна. В греческом языке «философией» назывался процесс рационального размышления, как правило, применявшегося в трактовке мифов. «Философия» (как, впрочем, и «наука» в ее греческом понимании) была элементом более широкого религиозного контекста. Мы читаем сегодня Платона и Аристотеля как философов(в понимании модерна) только потому, что от нас начисто ускользает контекст традиции, понимание ее структуры, начал и корней. По аналогии с философами модерна мы ищем у философов древности обоснования их начал на основе рациональных умозаключений, и когда находим нечто подобное, радостно успокаиваемся, не подозревая, что в их случае это не более, чем риторический прием, а реальные обоснования следует искать либо в проговариваемом, но ускользающем от нашего внимания в силу иной настройки, либо в подразумеваемом мифологическом, религиозном контексте.

Миф

В фундаменте парадигмы Традиции эпохи пре-модерна лежит миф,а позднее религиозная догматика.В истории человечества полноценная мани-фестационистская мифологическая модель со временем заменяется догматической религией креационистского толка, в первую очередь, авраамической. Это особый и очень сложный разговор. Здесь главное поставить вопрос, какие элементыпарадигмы Традиции сделали возможным фазовый переход к парадигме модерна. Эти элементы следует искать в авраамической традиции и, соответственно, в креационизме.

Очень занятная история с Демокритом. Демокрит учил о том, что мир состоит из неделимых частиц-атомов, между которыми находится пустота, опровергая тем самым остальные космологические системы древних греков, считавших первоосновой всего непрерывную субстанцию (манифестационизм). В контексте античности он действительно более всего похож на философа в современном понимании. Но кто был Демокрит? Он излагал концепцию мировоззрения фригийских колдунов, теорию черной магии, черных богов, возникающих из разрозненных атомов. В принципе, это была традиция стремительно деградирующего партикулярного мифа, завуалированные догматы «фессалийского братства», которое практиковало то, что позже получило название «теургия» или «черная магия». Демокрита мы обычно вырываем из контекста его же собственных писаний, где речь идет, в первую очередь, о процедурах вызывания (эвокации) божеств и духов, а учение об атомах служит поясняющим приложением.

Парадигма как аналог языка в структурной лингвистике

Сравнение парадигм модерна и премодерна, современного мира и мира Традиции, особенно обращение к очищенным парадигмам, предшествующим их конкретизации в истории, представляет собой гигантское поле для исследования. Сопоставляя между собой Традицию и современность, мы проясняем тайные структуры темных и непроявленных матриц. При этом надо помнить, что нигде невозможно встретить парадигму Традиции (равно как и парадигму модерна) саму по себе. Они прячутся за целым веером всевозможных систем, дискурсов, знаковых структур.

В основе структурной лингвистике лежит метод разделения языка (la langue) и речи (la parole, le discourse). В языке непроявленным образом содержится «всевозможность слов и дискурсов». На одном и том же языке, исходя из его базовых возможностей, можно сформулировать самые различные высказывания — в том числе и прямо противоречащие друг другу. При этом язык никогда не становится тождественным тем речам, которые на нем произнесены или написаны — ни взятым по отдельности, ни даже условной совокупности всех высказываний, которые на этом языке делались или будут делаться. В языке как парадигме всегда есть нечто большее, что-то, что превосходит высказывание кардинально, является его всегда невидимым корнем, его имманентной трансцендентностью. Язык никогда не конкретен, всегда потенциален.

Речь же всегда конкретна и актуальна. Она содержит в себе необратимую структуру — и смысловую, и грамматическую, и лексическую — которая сопоставима только с другой речью. Язык проступает сквозь речь, делает ее возможной, но как только она становится действительной — т. е. как только речь произносится или пишется — язык сразу же прячется, демонстрируя тем самым нетождество с речью. То, что одна речь, может опровергаться другой, создает напряжение внутри поля высказываний, но никак не затрагивает цельную непротиворечивость языка.