Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли

В такие периоды смены парадигм возникают произведения — или театральные произведения, как в эпоху Возрождения, — которые структурно напоминают фильм «Матрица». И в фильме «Матрица», и в других картинах, в которых речь идёт о виртуальной реальности и стирании грани между компьютерными играми и жизнью, мы часто сталкиваемся с сюжетом, когда человек обнаруживает, что то, что он воспринимал как реальность, оказывается её имитацией, а мир, который ему казался «настоящим» — грубая подделка или реалити-шоу. И тогда возникает возможность фундаментального опыта: человек оказывается в каком-то запретном шкафу и видит, что за кучей костюмов и белья находится не стена, но компьютерные платы, уходящие строгими рядами в бесконечность. Или вместо мира, который стоит перед глазами, он видит электроды, подведенные к биосуществам, питающим своей энергией гигантский компьютер. Это прямые иллюстрации того, что значит заглянуть за край парадигмы.

Только в эпоху смещения парадигм мы можем осознать парадигму как парадигму. Но сама парадигма всячески противится этому, не дает схватить, осмыслить, увидеть себя именно как парадигму.В этом и состоит революционный потенциал метода парадигмального исследования. И он возможен только в фазовом переходе, когда «реальность сбоит» (по выражению американского постмодерниста Энтони Уилсона).

Когда вы сталкиваетесь с любым философским трудом, культурным произведением, политической реальностью, всё в этом произведении, художественном артефакте, политической системе принуждает вас принять гипноз, суггестию, излучающуюся из определенного центра, как непосредственные и прямые данные вашего объективного и подлинного опыта. Так парадигма скрывает себя. У человека в очень редких ситуациях — только, когда система дает сбой, компьютер начинает зависать — возникают экзистенциальные подозрения, что что-то здесь не так;что наше представление о себе, о мире, о мышлении основано на какой-то отчужденной схеме, на механической конструкции, которая внезапно обнажается через этот сбой. Например, эффект deja vu — когда один и тот же человек повторяет свое действие или высказывание несколько раз подряд, механически... и тогда вы вдруг догадываетесь, что здесь что-то не так, вас посещает первое ощущение подстроенности всего, чувство того, что вы уже всё это где-то видели.

Когда мы говорим о парадигме, мы имеем в виду, что начинаем догадываться, что кто-то подстроил эту парадигму, кто-то ее настроил, запустил, отладил и навязал. В момент метафизического сбоя, когда парадигма рассасывается, а ее влияние падает, и наступает новая парадигма, открывается нечто, что находится еще глубже, чем парадигма как таковая — будь-то старая или новая.

По ту сторону парадигм

Парадигма предопределяет абсолютно всё. Мы специально остановились на том, что,в зависимости от той или иной парадигмы и их смен, происходит с представлением о реальности, о бытии, об эго — человеческом «я», о субъекте и объекте, чтопроисходит с полом. И вы совершенно справедливо спросите меня: если вы, лектор, объяснили, что представление о реальности, о бытии, о субъекте и объекте, о гендерной проблематике, о гносеологии, о познании и истине и всех остальных первостепенных и второстепенных вещах всегда, во всех обстоятельствах, является продуктом парадигм,то чтоже может быть глубже, чем парадигма?

Вопрос этот очень уместен. Если внимательно следить за тем, что составляет сюжет всего курса постфилософии, окажется, что для инстанции, которая находилась бы глубже, чем парадигма,просто нет места — ни в метафизике, ни в онтологии, ни в устройстве мира, ни в антропологии. Если мы возьмём, например, онтологические и метафизические структуры парадигмы премодерна, то увидим, что там абсолютно всё — Вселенная, бытие, небытие — инкорпорировано в глобальную картину, за пределами которой просто ничего не может быть;потому что у сферы премодерна нет предела; она вечна и бесконечна, и никоим образом не допускает вне себя, вне своего парадигмального основания ничего. В принципе, и остальные парадигмы точно такие же: наступая, укореняясь, они упраздняют возможность альтернативы, возможность надпарадигмальной трансцендентности, так как сами формируют представления обо всём — включая трансцендентность и её структуры.

И всё же, мы говорим о такой парадоксальной вещи, как возможность зайти к парадигме с тыла,посмотреть на её изнанку, распознать, схватить или обнаружить нечто,что лежало бы по ту сторону от неё. Хотя, произнося слово «нечто» в таком контексте, мы переходим в область несуществующего языка.«Нечто», о котором здесь идёт речь, не есть ни нечто, ни ничто. Вот такое оно, это «нечто».