Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Однако, надо думать, были интеллигенты на Руси и прежде — среди средневековых монахов-летописцев, религиозных просветителей…

Тем не менее первая по-настоящему значимая плеяда интеллигентов появилась, лишь начиная с царствования Екатерины II. Александр Радищев с его «Я взглянул окрест меня, душа моя страданиями уязвлена стала» олицетворял собой любовь и сострадание страждущему народу. Николай Новиков, неутомимый издатель и книжник, — просветительство. Пётр Чаадаев, первый наш философ, с его кредо ««Слава Богу, я всегда любил своё отечество в его интересах, а не в своих собственных» — склонность к размышлениям о судьбах Родины. Павел Пестель, создатель ««Русской Правды», — стремление к революционному переустройству общества. Николай Карамзин — кабинетного учёного, мечтающего логикой своих исторических трудов вразумить и смягчить высшую власть. Наконец, Александр Герцен — диссидентский дух и борьбу с властями силой свободного слова.

… Да, интеллигенты в России были всегда. Но вот интеллигенции долгое время не было, потому что каждого окружала всего лишь малая горстка друзей-единомышленников, которая ещё не способна была образовать свой особый социокультурный пласт. Или, как называла этот феномен историк Вера Лейкина-Свирская, ««разнородный социальный слой» [21. С. 3].

Вслед за некоторыми моими земляками — например, философом Моисеем Каганом [17. С. 80] или писателем Михаилом Кураевым [20. С. 136] — я рад был бы сказать, что интеллигенция возникла в Петербурге и именно он породил этот уникальный тип личности. Однако в действительности она вызревала далеко не только в северной столице. Интеллигенция формировалась в декабристских тайных обществах, литературных гостиных, университетах, редакциях «толстых» журналов, кружках Аксаковых, Т. Грановского, В. Белинского, А. Герцена, М. Петрашевского, а также в десятках других кружков, которые в 18201840-е годы, наряду с Петербургом, широко распространились в Москве, Казани, Киеве, Харькове… Все эти группы, несмотря на разную идейную приверженность и эстетические вкусы своих организаторов, развивались по одной и той же схеме. Начинали с разговоров о высоком искусстве, литературе, а заканчивали горячими дискуссиями на темы политической философии и мечтами о скорейшей отмене крепостного рабства, цензуры, учреждении гласного суда…

* * *

С тех давних пор слово «интеллигенция» обросло множеством определений. Столичная и провинциальная, городская и сельская, творческая и научно-техническая, купеческая и армейская, мелкобуржуазная и народная, либеральная и консервативная, рабочая и крестьянская, старорежимная и советская, чиновная и партийная, трусливая и гнилая, в шляпе и в очках, — какой только интеллигенции у нас не было и нет!

Разноречивость всех этих и уйма других эпитетов наглядно свидетельствует: в общественном сознании отсутствует ясное представление о том, что же представляет собой столь значимое явление. Одни убеждены, что это сливки общества и вообще лучшее, что было создано российской нацией. Другие, наоборот, относятся к интеллигенции презрительно, враждебно, даже с ненавистью. Этот разброс в суждениях существовал всегда. Негативно относился к интеллигенции, например, Лев Толстой: достаточно вспомнить первые страницы «Войны и мира», на которых в самых иронических тонах описываются гости салона Анны Павловны Шерер, где, как знал Пьер Безухов, была «собрана вся интеллигенция Петербурга» [29. Т. 4. С. 17]. Ещё критичнее был настроен Фёдор Достоевский: в его восприятии интеллигенты — «чужой народик… очень маленький, очень ничтожненький» и совершенно не нужный России [33. С. 205].