Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

…В наши дни ситуация ещё сложнее. Нынешние приезжие принадлежат вообще к иному культурному ареалу и зачастую даже не способны хоть сколько-нибудь связно изъясняться по-русски. Живут и работают они обособленно, образуя национальные анклавы. Петербург и петербуржцы для них не просто чужие — чуждые. И опять-таки: не вина этих людей в том, что они такие, а беда. Вина — чиновников, полицейских, бизнесменов, которые, вместо того чтобы заниматься жёстким контролём миграционных потоков, превратили трудовых мигрантов в дойную корову.

Параллельные заметки. Чем грозит огромное число изгоев, объединённых в корпоративные сообщества, Петербург убедился на собственном трагическом опыте ещё в начале минувшего столетия.

В связи с резким ростом промышленных предприятий к ХХ веку фабрично-заводской пролетариат составлял около четверти всего населения российской столицы, а к 1910 году его доля достигла почти 27 %. При этом 80 % питерских пролетариев были вчерашними крестьянами [18. С. 102]. Не обладая мало-мальски высокой квалификацией, зарабатывали они по столичным понятиям очень скудно, а потому их жилищно-бытовые условия в слободских окраинах не шли ни в какое сравнение со стандартами, которые были распространены среди остальных горожан. Питерские окраины представляли собой бараки, где одна «комната» отделялась от другой в лучшем случае занавеской, повсюду царили грязь, преступность и массовое пьянство. Историк Елена Игнатова добавляет, что «смертность в рабочих районах <была> гораздо выше, чем в других: <в частности> по данным 1893 года, в Александро-Невской части в два с половиной раза выше, чем в Адмиралтейской… О слободских <была> сложена известная поговорка: “Из деревни вышел, до города не дошёл"» [14. С. 275–276].

В дальнейшем пролетариат столицы продолжал увеличиваться ещё большими темпами. Если учесть, что с началом Первой мировой войны многие коренные питерцы ушли на фронт, летом и осенью 1917 года город полностью оказался во власти пролетарских низов, а также новых маргиналов — дезертиров и беженцев. И стоило большевикам бросить в эту людскую массу свои экстремистски-демагогические лозунги, словно горящую спичку в бочку с бензином, как Петроград тут же был объят революционным пламенем.

Впрочем, определить, кто виноват — лишь половина проблемы. Не менее важно понять: что делать?

А ответа на этот вопрос не знает никто. Даже если завтра в Петербурге останутся только легальные мигранты и все они станут прилежно учиться русскому языку, интересоваться городской культурой и вести себя так же, как коренные жители, петербургский стиль не возродится ни послезавтра, ни через неделю, ни через год.

Сегодня этот стиль теплится в очень узком слое интеллигентской среды, преимущественно в людях старших поколений, и, увы, пока крайне трудно обнаружить какие-либо предпосылки, благодаря которым былые поведенческие стандарты вдруг начали бы вновь служить эталоном для других слоёв жителей Петербурга.

Литература

1. Письма и бумаги Петра Великого. СПб., 1889.

2. Санкт-Петербург: Автобиография / Сост. М. Федотова, К. Королёв. М.; СПб., 2010.

3. Агеева О.Г. «Величайший и славнейший более всех градов на свете» — град святого Петра (Петербург в русском общественном сознании начала XVIII века). СПб., 1999.