Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Впрочем, немцы — и, конечно же, далеко не все — позволяли себе подобное только в частной жизни. Например, в Санкт-Петербургском немецком обществе, созданном в 1772 году, царили совсем иные порядки. «Правила общества гласили: недопустимы грубость и насмешки над сословной принадлежностью, национальностью, особенно над религией и правительством. Членом общества мог быть любой принадлежавший к дворянству, военным или гражданским чинам, купечеству и другим средним сословиям. То есть критерием для приёма была не национальная, а сословная принадлежность. Общество это, немного изменяя название, просуществовало более ста лет. В 1880-е гг. большинство его членов — русские. Организации клубного типа для низших социальных слоёв стали появляться только во второй половине XIX в. В 1880-е гг. приказчиков, модисток и т. п. объединяло Первое С.-Петербургское общественное собрание («Немецкий клуб»). Среди его членов преобладали русские, второе по численности место занимали евреи, и только на третьем месте были немцы; языком общения в клубе был русский» [32. С. 93–94].

* * *

Если немцев не любили за их многочисленность и влиятельность, то евреев — просто потому, что они евреи. Антисемитизм в городе всегда был распространён настолько широко, что поразил и часть творческой элиты. Юдофобией в той или иной степени страдали Николай Гоголь, Фёдор Достоевский, Алексей Суворин… Горькие философские слёзы проливал над Россией, «обглоданной евреями», Василий Розанов [26. С. 192].

Иногда антисемитизм охватывал даже некоторые творческие сообщества. Например, композиторскую «Могучую кучку».

Историк петербургской культуры Соломон Волков рассказывает, что «Балакирев и члены его кружка изощрялись в ругательствах по адресу <Антона> Рубинштейна: “Дубинштейн”, “Тупинштейн”; не обошлось и без антисемитских выпадов. Уязвлённый Рубинштейн жаловался: “Грустна моя судьба, нигде меня не признают своим. На родине я — «жид», в Германии — русский, в Англии — Herr Rubinstein, — везде чужой”» [9. С. 93].

Одним из самых популярных героев петербургских писателей середины и второй половины XIX века стал шейлок. При этом, даже если он оказывался русским, то всё равно ссужал деньги «за жидовские проценты». И само слово «жид» обычно употреблялось чаще, нежели «еврей», причём не брезговали им в том числе те, кто не был замечен в антисемитизме. Так, в воспоминаниях Авдотьи Панаевой Виссарион Белинский дважды жалуется, что ростовщикам приходится платить всё те же «жидовские проценты» [24. С. 117–118, 147].

Параллельные заметки. Для абсолютного большинства ксенофобов презрение и неприятие к инородцам были, в общем-то, неосознанным, в известной мере инстинктивным чувством. Однако для поражённой этим вирусом значительной — в основном славянофильствующей — части интеллигенции (если, конечно, ксенофоба можно назвать интеллигентом) то же свойство превратилось в своего рода идеологию. Через призму этих воззрений рассматривались чуть не все стороны жизни российского общества, его прошлое и будущее.