Постижение России. Опыт историософского анализа

Так, западный человек обогащается с сознанием своего большого совершенства и превосходства над миром и тем большего, чем больше обогащается. Русский, истинно русский, напротив, богатея, всегда осознает себя хоть немножко, но грешником, хоть немножко, но презирает свое богатство, себя самого и только от сознания того, что грешно быть богатым, если есть бедные. Это, надо признать, суровый, но архетип подлинно русского отношения к материальному благоденствию. В этом он всегда нравственно превосходит западного человека, нравственность которого всегда не только более рациональна и прагматична, но именно поэтому и менее нравственна. Отсюда и выраженная утилитарность и меркантильность западного отношения к миру, когда " англичанин хочет видеть мир как фабрику, француз - как салон, немец - как казарму, а русский - как церковь. Англичанин жаждет прибыли, француз - слова, немец - власти, русский же жертвы. Англичанин ждет от ближнего выгоды, француз хочет ему импонировать, немец - им командовать и лишь русский не хочет ничего. Он не хочет ближнего превращать в средство. В этом суть русской идеи братства, и в этом заключается Евангелие будущего"32.

При этом не суть важно, действительно ли во всем этом заключается Евангелие будущего, важно другое: все это есть действительно Евангелие русской души, выражение самых интимных, искренних и одновременно с этим самых фундаментальных и нетленных проявлений ее архетипической специфики, уходящей корнями в генетический код истории России. Одним из теоретически наиболее осмысленных выражений его духовной составляющей является идея соборности и всеединства. Соборность - это специфически русский социально-этический идеал устроения человеческого общества не просто на принципах гармонизации его социального и этического начал. Сама по себе такая гармонизация - универсальное явление истории. Национально-русская специфика этой гармонизации придается масштабом вторжения этического начала в ткань социальности и ее этизации.

Соборность - это синтез индивидуализма и универсализма, особая форма единства общего и единичного при полном сохранении богатства единичного, особая форма бытия целого, при котором оно не только неразрывно объединяет все части, но и налично в каждой своей части. Это момент не борьбы, а единства и гармонии противоположностей, при которой ни одна из них не может перевешивать другую, а тем более приноситься в жертву другой. Страдает ли один человек, страдают все, радуется ли один - радуются все. В этом своем значении "соборность противоположна и католической авторитарности, и протестантскому индивидуализму, она означает коммюнитарность, не знающую внешнего над собой авторитета, но не знающую и индивидуалистического уединения и замкнутости"33. Она противоположна крайностям противоположностей - абсолютного индивидуализма, когда один человек другому просто прохожий, и абсолютного коллективизма, когда личность подавляется в ущерб навязанной извне "общей воли" и "общего интереса".

Соборность - это особый тип единения людей, выступающий как результат искания добра для всех и каждого, в пределе для всего человечества, тип единения через всемирное "боление" за всех. И такое возможно, если такое единение - плод общения в любви, общения, в котором любовь предстает актом специфического самоотрицания, забвения своего Я в другом Я. Однако именно в этом самоотрицании и забвении человек впервые обретает самого себя, свою подлинную сущность и обладает ею в полной мере. В подлинном акте любви человек не теряет себя, а, напротив, обретает себя в своей подлинной человечности, и чем больше растворяет себя в другом Я, тем больше становится человеком, духовно богатым существом. Отдавая себя в любви, человек обретает любовь в себе и для себя, он не только развивает в себе любовь, но и получает ее со стороны. Он становится дважды богаче - в себе и для себя, он становится любимым и способным к любви, к высшим формам бытия человеческого в человеке. Так понятая любовь - основа соборного общения, которое утверждает волю к любви за счет преодоления воли к власти, волю служения человеку за счет отрицания воли господства над ним.