Постижение России. Опыт историософского анализа

В этом смысле у союза России-СССР с Западом, сложившегося за период борьбы с общим врагом - фашизмом, были внутренние предпосылки к последующему распаду. "Во-первых, Россия не могла забыть, что в страшные первые три года войны она сражалась против Германии практически в одиночестве, когда Запад предпочел не создавать второй фронт. Во-вторых, Москва знала о создаваемом странами Запада ядерном оружии и не могла не сделать соответствующего вывода из союзнического молчания Вашингтона, Лондона и Оттавы. В-третьих, Россия ощущала действие двойного стандарта: в сентябре 1943 г. ей не предоставили оккупационных прав в Италии, но через год потребовали таких прав в оккупированной Советской Армией Румынии, а позже и в других восточноевропейских странах. Советское руководство знало об изоляции, которой подвергаются левые в Италии и Франции, в то время как Запад резко требовал включения своих сторонников в польское правительство. В-четвертых, Запад слишком быстро приостановил и слишком грубо отказал разоренной России в экономической помощи"1. Все это неизменно присутствовало в отношениях России с Западом, после II Мировой войны формируя их в тональности, далекой от союзнической. Но в этом, как мы видим, есть вина и самого Запада.

Но главное в данном случае заключается в другом: миф о всемирной русской угрозе, и прежде всего западной цивилизации, действительно является мифом и в большинстве случаев спровоцирован историческими, геополитическими, культурными и духовными комплексами самого Запада и, в немалой степени, его претензиями на всемирность, на предельную универсальность собственных цивилизационных, культурных и духовных основ бытия в истории, на исключительность и одновременно с этим на универсальность западной логики развития в истории. Все это в небывалой степени было актуализировано за период "холодной войны" всеми противоречиями и "ребрами жесткости" этой войны, главным из которых было противостояние двух цивилизационных проектов универсализации человечества и его истории - западного и коммунистического.

Сказанное многое объясняет в той волне русофобии и русомании захлестнувшей страницы россиеведческой литературы, необычайно усиленной падением России-СССР и именно поэтому сопровождавшейся не просто распадом государства, но и колоссальными усилиями по разрушению основ исторической идентичности государства и национальной государствообразующей нации. Миф о всемирной русской угрозе - неотъемлемая часть всех этих процессов, в частности, попыток переложить ответственность за "холодную войну" только на русско-российские плечи и подверстать под это всю историю России, представив дело так, что вся история России была историей либо подготовки агрессии против Запада, либо самой агрессией. Такое, совершенно произвольное, а в ряде случаев и просто извращенное понимание истории России неизбежно завершается произвольными представлениями о самом феномене России в мировой истории, ее современном состоянии и перспективах развития, вплоть до, мягко говоря, странностей отношений к ней как к "лишней стране" в современном мире.

Существует прямая и тесная связь между отношением к истории страны и нации и определенным их пониманием и как страны, и как нации, того, что они есть, чем могут и должны стать в будущем и могут ли иметь будущее вообще. В связи с этим понятно, что если ставится задача преодоления "этой страны" и "этой нации" как "этих" в их собственной истории, то соответствующим образом будет интерпретироваться и вся их история, она будет интеллектуально изнасилована как история. И реальное сопротивление всему этому реальной истории не имеет ровным счетом никакого значения, ибо логика интеллектуального и морального поведения в этом вопросе определяется не целями что-либо понять в истории, а совершенно иными задачами: преодоления российской истории и как истории, и, тем более, как российской.

Все это в итоге ставит русскую нацию в ситуацию выбора с экзистенциальной глубиной: либо она обнаруживает желание жить своей историей, как национальной, и тогда она сохраняет себя в истории посредством сохранения истории в себе, либо она будет жить другой историей, не национальной, в которой она уже не будет ни нацией, ни, тем более, русской и тогда ее просто не будет, ибо нация, как нация, живет до тех пор, пока в ней живет ее собственная история, пока она в ней сохраняется как национальная история.