Постижение России. Опыт историософского анализа

Его нельзя реализовать как универсалистский без того, чтобы он не превратился в локально цивилизационный, в анализ цивилизационной исторической реальности с позиций исключительности стандартов, ценностей, тенденций развития какой-то одной локальной цивилизации. В этом суть познавательной аберрации любого цивилизационно-универсалистского подхода к истории - стремление придать универсальное значение цивилизационным стандартам, ценностям и тенденциям развития какой-то одной локальной цивилизации, как правило, западной и с ее позиций осмыслить основы цивилизационной идентичности русско-российской, ее специфику и особенности развития в мировой истории. Пленником именно такой познавательной аберрации и стала рассматриваемая концепция.

Ее автор, собственно, и не скрывает, что для него "Запад - мера всех вещей"1, правда, похоже, не замечая при этом, что такая постановка вопроса становится, по существу, идейным оформлением идеологии своеобразного цивилизационного фашизма. Ибо фашизм в одном из главных своих измерений и есть придание абсолютной исключительности, не специфичности, а именно исключительности какой-то нации, ее культуре, духовности и, как завершающий итог, локальности какой-то цивилизации среди других наций, культур, форм духовности и локальности цивилизаций, стремление преодолеть их в истории и заменить на "исключительные". Отсюда и сопровождающий все исследование выраженный скепсис ко всем традиционным, национально наполненным руско-российским основам бытия в истории, переходящий все границы принятых в обществе приличий, который дает основание заподозрить автора в нечто худшем, чем только в скепсисе по отношению к цивилизационным устоям бытия России в истории.

А как иначе интерпретировать, к примеру, авторский пассаж, согласно которому "сложившийся в стране своеобразный вакуум культуры, то есть недостаток наработанного культурного материала создает благоприятные условия для обращения к православию. Исторически сложилось так, что в России обращение к православию превращается в форму национального самосознания, что опять-таки усиливает стремление к древним ценностям России"2 (курсив мой.- Н.К.). Такая позиция неизбежно порождает ряд острых вопросов, ответы на которые, к сожалению, не содержатся на страницах самого исследования.

Первый. По каким таким критериям автор определяет недостаток наработанного культурного материала в современной России и в чем конкретно проявляется вакуум культуры, в каких сферах и формах культурного творчества? Ведь общепризнанно, не идя "впереди планеты всей", Россия вместе с тем не является явным аутсайдером именно в социокультурных формах творчества человечества. Тем более что основные формы культурного и цивилизационного творчества, особенно в подчеркнуто национальных формах своего бытия, вообще не поддаются сравнению с позиций "лучше - хуже", представляя собой самоценные и самодостаточные формы бытия культуры.

Второй. Почему именно так называемый "вакуум культуры" создает благоприятные условия для обращения к Православию? Может быть, как раз наоборот, не недостаток наработанного культурного материала, а его "достаток" создает благоприятные условия для обращения к Православию.

Третий. Почему вообще Православие есть религия "со знаком минус", коль скоро обращение к нему возможно только как следствие вакуума культуры, недостатка наработанного культурного материала? Какие есть основания для такого пренебрежительного отношения к религии, веками духовно окормлявшей не самую последнюю нацию с не самой последней историей и культурой в современном мире - к религии, сыгравшей определяющую роль в становлении архетипов ее национальной духовности, культуры, социальности? Неужели только те, которые определяют то, что это религия русской нации?

Четвертый. Что плохого в том, что в России обращение к Православию превращается в форму национального самосознания? А в форму какого самосознания должно превращаться обращение к духовным основам собственной национальной религии? У русских нет и уже не может быть другой религии, соответственно, других форм национального самосознания. Не считаться с этим значит вообще ни с чем не считаться - ни со сложившимися реальностями, ни со всей историей России, в конце концов, просто с тем, что Россия - это все-таки еще и Россия.

Пятый. Опять-таки, что плохого в том, что обращение к Православию превращается в форму национального самосознания, что, естественно, усиливает стремление к древним ценностям России? Что плохого в древних ценностях России? Чем они хуже древних ценностей других народов? Тем, что это ценности России и русской нации? И вообще, что плохого в сохранении традиций и усилении исторической преемственности со всеми ценностями всех этапов собственной истории? Неужели было бы лучше, если этой преемственности не было вовсе? И вообще, что это за история и общество вне исторической преемственности или построенной по принципу преемственности по "избранным местам и периодам"?