В этом смысле проблема национальной общности и национальной принадлежности - это, прежде всего, проблема национальной идентификации: на базе какого генетического кода истории люди интегрируются в национальную общность, какие архетипы социальности, культуры, духовности лежат в основе социальной, культурной и духовной идентификации индивида, какой способ бытия в истории и истории в себе индивид считает для себя единственно возможным и родным, в какой истории, культуре, духовности, в каких символах Веры и иерархии ценностей полностью растворяет себя как личность.
Тем самым в любом случае сознание и самосознание играют особую роль в процессах национальной интеграции, самоопределения и идентификации. Национальное сознание и самосознание - два базовых способа бытия национального начала в индивиде. Индивид ассоциирует себя с той нацией, с которой он себя идентифицирует, идентифицирует с той, чья история, культура и духовность доминируют в его сознании, а они доминируют тем больше и глубже, чем больше и глубже он самосознает себя неотъемлемой частью именно данной истории, именно данной культуры, именно данной духовности - именно данной национальной общности.
При этом быть неотъемлемой частью той или иной национальной общности, значит быть частью нечто большего, чем только национальной общности неотъемлемой частью той или иной локальной цивилизации. Именно она является предельной формой исторической идентичности, которой завершается всякая национальная идентификация, ибо нация и есть основной субъект локальной цивилизации. Она утверждает себя в истории через формы активности национального субъекта в истории. Вступающий на путь национального самоопределения завершает его на уровне цивилизационного самоопределения, на уровне утверждения себя в качестве субъекта определенной локальной цивилизации.
Все вышеизложенное о субъектной основе формационной и цивилизационной исторической реальности, формационной и цивилизационной логике истории позволяет поставить вопрос принципиального методологического порядка: об исходных концептуальных основах понимания самой логики всемирной истории. Дело в том, что люди не только делают историю, но они ее и понимают и, как правило, стремятся делать так, как ее понимают, а понимают отнюдь не произвольным образом, не так, как Бог на душу положит, а на основе форм исторической активности определенных исторических субъектов. Между основными действующими субъектами истории и базовыми точками зрения на саму историю, понимание ее внутренней логики складывается полное соответствие. Мир воспринимается человеком на основе его практического изменения, через формы своей практики, через те интересы, потребности, цели, ценности и смыслы, которые обнаруживает человек в формах своей активности. Субъектными центрами такой активности в истории выступают социальные общности людей. Вокруг них, их исторической практики, форм исторической активности и складываются базовые центры понимания самой истории, ее внутренней логики.
С позиций современного понимания основных субъектных центров исторического творчества, все их многообразие тяготеет в пределе к трем: социально-классовому (классовый); этнокультурному (национальный); личностному (персоналистический). История творится людьми, и главными действующими субъектами в пространстве исторического творчества оказываются, в конечном счете, либо классы, либо нации, либо личность сама по себе. В полном соответствии с таким видением субъектных центров активности в истории находится и видение базовых центров понимания самой истории. Они сводятся к классовому, национальному и персоналистическому.
Все многообразие того, что происходило, происходит и еще будет происходить в мировой истории, тяготеет к трем базовым центрам интерпретации, которые концентрируют вокруг себя основные интересы, потребности, цели, ценности и смыслы бытия в истории, основные формы активности в истории ее основных субъектов. Нельзя вырваться за пределы классового, национального и персоналистического понимания истории, того, что она есть в своей действительной сущности, ибо история просто не имеет иных центров понимания себя как истории. Попытка выйти за них равносильна попытке выйти за пределы самой истории, в пространство исторических утопий, социально-политических иллюзий и просто фантазий - в пространство исторического абсурда.