Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему

Ближе к концу семинара аграрный экономист Мирон Нахимсон, давно писавший для коммунистической партии, оценил политические последствия теории длинных волн. Одержимость длинными волнами, сказал он, носит идеологический характер. Ее цель – оправдать кризис, приняв его за нормальное положение дел; заявить, что «мы имеем дело с постоянным движением капитализма, сначала возрастающим, затем ниспадающим, и что пока еще не время мечтать о социальной революции». Нахимсон понял, что длинные циклы – это серьезный теоретический вызов для большевизма, исходившего из тезиса о неминуемой гибели капитализма[62].

Дебаты затронули ключевую проблему работы Кондратьева, считавшего динамику капиталовложений первичной причиной кризисов, происходящих с интервалом в пятьдесят лет. Однако его изложение этой динамики не было тщательно продумано.

Он полагал, что некапиталистический мир был сторонним наблюдателем капиталистических волн, хотя это было не так.

На этом этапе, хотя он рассматривал каждую волну как более сложную версию предыдущей, он не сумел определить роль длинных волн в судьбе капитализма в целом.

В работе Кондратьева была и еще одна проблема, связанная с остальными, – проблема данных. Она преследовала теорию длинных циклов на протяжении всего периода от эпохи логарифмической линейки до компьютера Linux. Мы должны рассмотреть эту проблему, поскольку она стала чем-то вроде таблички «вход запрещен» для работы Кондратьева на протяжении целого поколения.

Вызов случайных чисел

Свидетельством честолюбивого замысла Кондратьева служит тот факт, что в исследовательской группе, которую он возглавлял, состоял один из крупнейших математиков XX века Евгений Слуцкий. Пока Кондратьев бился над реальными данными, Слуцкий занимался собственным проектом с использованием случайных чисел.

Слуцкий показал, что, применяя скользящее среднее значение к случайным данным, можно легко создавать волнообразные модели, которые выглядят как реальные экономические наблюдения. Чтобы доказать это, он создал волнообразную модель на основе случайных лотерейных чисел и наложил ее на статистический график, отражающий рост в Великобритании: при сопоставлении обе кривые оказались очень похожи друг на друга. В статистике это явление известно под названием «эффект Слуцкого-Юла», и сегодня его воспринимают как доказательство того, что сам факт усреднения данных приводит к сомнительным результатам. Тем не менее Слуцкий верил в обратное. Он верил, что появление равномерных волнообразных моделей на основе случайных событий было реальным[63], причем не только в экономике, но и в природе:

Вероятно, что особую роль в природе играет процесс скользящего сложения с теми или иными весами, в котором размер каждого следствия определяется влиянием не только одной, а целого ряда предшествующих причин, как, например, величина урожая, помимо других обстоятельств, обуславливается не только одним, а целым рядом дождей[64].

Иными словами, дождь выпадает случайно на квадратный километр, но в конце сезона вы получаете урожайность, которую можете сравнить с урожайностью прошлого года. Совокупное воздействие случайных событий может создавать равномерные, циклические модели.

К тому моменту как Слуцкий написал об этом, знакомство с Кондратьевым стало небезопасным. В 1927 году конфликты в среде советской бюрократии вылились в изгнания и стычки на улицах. Историк Джуди Кляйн обращает внимание на то, что Слуцкому было бы просто откреститься от Кондратьева, который попал под подозрение, поскольку был открытым приверженцем рыночного социализма. Однако он поддерживал основную теорию Кондратьева[65].

На самом деле, эксперимент Слуцкого добавил ключевой элемент в теорию длинных волн. Слуцкий заметил, что волны, создаваемые путем фильтрации случайных данных, не повторяются бесконечно. Рассчитав их движение во времени, он обнаружил, что модели резко прерываются – это явление он назвал «сменой режима»: «По прошествии большего или меньшего числа периодов определенный режим расстраивается, причем переход к другому режиму может происходить или постепенно от одного “среднего” режима к другому такому же, или определенный режим может соблюдаться сравнительно строго, а переход от одного режима к другому происходит более резко около критических точек»[66].