Посткоммунистические государства всеобщего благосостояния. Политика реформ в России и Восточной Европе

Эти изменения воспринимались как необходимые для улучшения инвестиционного климата, что новая администрация видела своей основной целью, а также для погашения высокого внешнего долга России. У реформаторов сложилось четкое понимание того, что процесс восстановления в России остается хрупким, в значительной степени основанным на изменчивых доходах от энергоносителей, и что стратегия устойчивого макроэкономического развития требует дальнейшей интеграции в международную экономику Они также полагали, что перенаправление социальных расходов на нужды тех, кто потерял в переходный период, имеет большое значение для социальной стабильности. Согласно докладам, представленным на Первой международной конференции Высшей школы экономики, объединенного социологического аналитического центра и школы, поставляющей кадры для федерального правительства,

…анализ ситуации выявляет определенные позитивные тенденции. <…> Трансформации не закончились. <…> [К] лючевые компоненты предлагаемой стратегии включают в себя: <…> социальную политику, ориентированную на поддержку реструктуризации, и снимающую [социальную] напряженность, которую та порождает [Yasin et al. 2000: 3].

Прямое вмешательство МФИ в этот период было строго ограничено, а их исключение сделало ход внутренних переговоров более гладким и независимым. После конфликтов с Всемирным банком в конце 1990-х годов (см. главу 3) российское правительство отказалось от дальнейших крупных реструктуризационных займов и принимало лишь узкую техническую помощь; в 2000 году объем кредитования упал до нуля и в дальнейшем оставался низким [World Bank 2002а: 9]. Представителей банка держали на расстоянии от основных политических дискуссий, что устраняло потенциальный источник разногласий и позволяло более автономно проводить внутреннюю политику. В то же время политические модели, которые продвигались банком и другими международными организациями в ельцинский период, продолжали определять программу реформ. Почти полностью доминировал либеральный дискурс о приватизации, предполагавший социальную помощь с учетом материального положения, конкуренцию и возможность выбора в социальном секторе.

Сопротивление либеральной перестройке теперь исходило не от Думы или таких защитников солидаристских ценностей, как профсоюзы и Министерство труда, а в основном от элит социального сектора и государственных бюрократических структур, которые были глубоко заинтересованы в системе социального обеспечения. Некоторые из этих интересов, в частности в сохранении государственного распределения и общественного управления социальным сектором, пришли еще из советского периода. Другие, в частности интерес к стихийной приватизации и неформальному контролю над доступом к социальным услугам (обсуждавшимся в главе третьей), возникли в 1990-е годы. В варианте «победитель получает все» [Hellmann 1998][184] в контексте социального сектора главную оппозицию реформам составили государственные акторы, получившие контроль над пулами фондов социального страхования, и элиты социального сектора, получавшие неформальные платежи за доступ к услугам здравоохранения и образования. Эти группы сыграли важную роль в переговорах о либерализации, получив разного рода уступки и компенсации. Общественные конституенты получили меньше уступок, хотя и заставили правительство замедлить реформы или отказаться от значительных сокращений субсидий и льгот. Одним словом, российская полития при Путине предоставила право решающего голоса в сдерживании изменений государства всеобщего благосостояния государственно-бюрократическим элитам и элитам социального сектора, выработав стратегию реформ либерализации, согласованную внутри элиты.