Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Выше я писал про критику идеи линейного прогресса, основанного на научной рациональности, так вот Финберг тоже в своих аргументах опирается на критику рациональности Франкфуртской школой (Адорно, Хоркхаймер и особенно Маркузе). Рациональность плотно связана с технологическим, и Финберг цитирует Маркузе с его идеей о том, что разум современного субъекта выражается непосредственно в технике, которая, с одной стороны, открывает для рабочего класса доступ к улучшению качества жизни и историческому наследию, до этого доступному только для обеспеченных людей, а с другой — обеспечивает воспроизводство капитализма и капиталистического субъекта. С появлением фабрики и производственных отношений внутри неё были отрепетированы способы технологического господства, которые затем распространились на всё общество. Это господство выражалось не только в эксплуатации капиталистами рабочего класса (в том числе в процессах деквалификации, которые из рабочих сделали приложение к машинам), но и в распространении рационального технологического типа мышления на весь «жизненный мир»[256]: Финберг пишет, что в этих условиях любой объект мира начинает видеться полезным, только если его возможно приспособить для технологического действия; человек тоже становится таким объектом. «Технология — это двусторонний феномен: с одной стороны находится оператор, с другой — объект», — пишет Финберг; и когда оператор и объект — это люди, тогда технологическое действие — это проявление власти одного над другим. Но это проявление остаётся незамеченным из-за иллюзии отсутствия влияния, о которой мы говорили выше. Когда общество организовано вокруг технологий (как сегодня), технологическая власть становится фундаментальной формой власти. Но это проходит незамеченным, потому что идеология рационального мышления говорит нам, что технологии нейтральны и они способствуют эффективному достижению поставленных целей; то есть всё, что предлагается делать с технологиями, — это совершенствовать их в плане эффективности и сокращения стоимости эксплуатации.

И здесь Финберг вводит теорию технологической предвзятости. Он делит предвзятость на два вида — действительную и формальную. Действительная предвзятость основана на псевдофактах и эмоциях — вроде патриархата, который предлагает думать, что мужчины по природе умнее женщин, хотя в реальности подтверждений этому нет. У технологий другой тип предвзятости — формальный; они в своём рациональном действии сохраняют связь между причиной и следствием: работе технологии не мешают ни эмоции, ни мифы. «Тем не менее», — пишет Финберг, — «если разделение труда технологически построено таким образом, что заставляет подчиненных выполнять механические повторяющиеся задачи, лишая их возможности управлять более широким фронтом работ, значит, их подчинение заложено технологически. Такую предвзятость я называю „формальной“, поскольку она не нарушает формальных норм создания и работы технологии, таких как контроль и эффективность». Короче говоря, индустриальные и постиндустриальные технологии появились и развивались таким образом, чтобы ставить в приоритет цели одной группы людей и игнорировать приоритеты всех остальных. И если кому-то кажется, что это актуально только для тяжёлых производств 19 и 20 веков, то предлагаю посмотреть на то, как сегодня устроен труд рабочих на складах Amazon или Walmart, двух крупнейших работодателей в мире, сотрудникам которых приходится справлять нужду в бутылки, чтобы их не оштрафовали; то же самое можно увидеть и из свидетельств работников на заводах Tesla — это настоящая потогонка с дискриминациями и расизмом, где работники, естественно, не могут влиять на дизайн технологий, с которыми им приходится работать.