Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Тем не менее хукс, в отличие от многих феминисток, не желающих брать на себя ещё больше заботы о мужчинах и жалеть их за психические последствия патриархата, призывает всё же сделать это. Она пишет, что патриархат — это единственная угрожающая жизни болезнь, затрагивающая только мужские тела и психику, хотя женщины то и дело обнаруживают себя в поддержке и воспроизводстве этой болезни. Им достаётся уничтожающее насилие и подчинение, мужчинам — пожизненная психическая дисфункциональность, делающая невозможным любить, быть близким и видеть мир, как он есть. Поэтому, пишет хукс, только вместе имеет смысл бороться с этой болезнью. Психическое влияние патриархата на мужчин видно повсюду, особенно ярко в российской «публичной политике» — почти целиком мужской. Боровы, занимающие какие-то должности, сидящие в парламенте, в свободное время отжимающие заводы и бизнесы; эти говорящие головы, упакованные в одинаковые костюмы, можно представить грубо гогочущими с каликом или на барбекю в заграничных виллах, но в глазах видна такая нечеловеческая степень отчуждения, что через это ясно просвечивает травма. Насилием и агрессией они продолжают поддерживать иерархию, в которой им обеспечено безбедное зомби-существование, впрочем, в любой момент могущее быть прерванным карцеральным жестом зомби, стоящих выше их в иерархии. До сих пор любая российская спикерка, желающая всерьёз заговорить о патриархате на сколько-нибудь широкую аудиторию встречается волной нервного гогота из-за одного этого слова. Таким же смехом в аудиториях встречают хукс, когда она говорит об «империалистском бело-супремасистском капиталистическом патриархате», просто обозначая существующую в США и Британии систему из пересекающихся векторов контроля.

Когда мужчина получает от женщины секс силой — будь это буквально грубое изнасилование или принуждение к сексу — и этот случай обсуждают публично, всегда находится кто-то (очень часто это женщины), кто говорит, что нужно было просто настоять на своём и такого бы не произошло, нужно было твёрдо сказать «нет». Это вообще одна из позиций либерального корпоративного феминизма: что, конечно, давление со стороны мужчин существует, но если женщина будет более уверенной в себе, она сможет отвоевать свою территорию. Исследовательницы Розалинда Гилл и Шани Оргад называют это confidence culture («культурой уверенности»). Это такой изощрённый виктимблейминг, суть этой культуры в том, что она накладывает на женщину ответственность не только за то, что она стала жертвой мужского злоупотребления, но и за то, что вела себя недостаточно уверенно в этой ситуации, не сумев избежать ущерба для себя. Адепты этой культуры исходят из довольно наивного понимания того, как работает дисциплина патриархата. В сериале The Morning Show хорошо показан этот механизм незаметного принуждения, когда звёздный ведущий приглашает к себе в номер молодую коллегу, думая, что она априори понимает, что это ведёт к сексу, в то время как она в действительности вообще не была готова к такому и рассматривала их контакт как дружеское и профессиональное покровительство. Когда человек, обладающий структурной властью, лезет к тебе в трусы, это — со всем бэкграундом патриархатного воспитания, режима и окружающей культуры — вызывает ужас и ступор, из которого невозможно сопротивляться и проще подчиниться, чтобы не вызвать ярость и возможные санкции. Но сторонники confidence culture уверены — всё дело только в тебе. Это вообще один из самых главных приёмов патриархата и капитализма тоже — не существует никакой структурной проблемы, просто всё дело в тебе.

Капитализм