Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Я себя обнаруживаю в ироничной ситуации: вот полусумасшедший православный актёр и депутат выступает с привычным уже за последние 20 лет спичем о «не наших ценностях» и том, что культура потребления заставляет людей думать только о себе, а надо думать о детях. Таких спикеров, как он, в телеке и телеграм-сетках продают оптом со скидкой, но я странным образом чувствую, что могу подключиться к антизападному пылу этого довольно бессмысленного паразита на теле медиаполитики, когда он выступает против эмоционального режима индивидуализма (сам наверняка живя точно в соответствии с ним (да и я сам живу более-менее в соответствии с ним: приземлить критику на собственную повседневность не такая простая задача)). Нарратив об «обществе потребления» (как будто это Другие, а не мы сами) сопровождает российского читателя и зрителя очень давно, и 90 % авторов высказываний на эту тему понимают только поверхность того, о чем говорят; но сейчас «в нашей части света» кажется особенно важно присмотреться к тому, как сегодня работает (очевидно находящийся в затяжном кризисе) неолиберальный режим, который у нас называют обществом потребления; потому что самая массовая часть оппозиционного движения — с кучей разных корректировок, но — разделяет так называемые «либеральные ценности», и предполагается, что то, что сейчас «на западе», должно ждать Россию со сменой политической системы. То, что «на западе» вообще-то всё разное, плюс то, что кажется отсюда этот «запад» объединяющим, — свободный рынок и спаянные с капитализмом государства — является причиной экологического и ментального кризиса и многих неравенств, — у нас в расчёт обычно не берётся. Но это — конкретно про политический режим, который может быть нашим будущим здесь, а может и не быть. То что уже является частью нашей, разделяемой «с ними», повседневности — неолиберальная идеология и глобальный интернет, который транслирует режимы знания и эмоциональные режимы; установки могут не всеми разделяться (или разделяться сознательно), но они всем доступны. В каком-то смысле мы уже там, являясь частью нашей общей цифровой географии, несмотря на попытки построить в России файрволл китайского типа. Неолиберализм как набор жизненных сценариев и норм (равно как и техник и технологий, способов производства и дистрибуции вещей и знаний) влияет на территории, тела и объекты, как и на отношения между ними, — а значит, влияет на любовь, секс, гендер и близость.

Ник Срничек и Алекс Уильямс в книге «Изобретая будущее» подробно описывают, как из предвоенного намерения группы экономических учёных обновить классический либерализм возник сначала Международный исследовательский центр «За обновление либерализма» в 1938, а затем общество «Мон-Пелерин» в 1947 году, целью которого было внедрение неолиберальной утопии в политическую практику и чья проработка инфраструктуры этой идеи фактически обеспечила неолиберальную гегемонию. Авторы описывают, что тогда, в середине 20 века, альтернативы кейнсианству не просматривалось и над неолибералами потешались (так же как сейчас неолиберализм кажется безальтернативным, и не только для его адептов). Экономически неолиберализм неоднороден: некоторые государства, притворяясь неолиберальными, не применяют рыночную политику; говорить о свободном рынке при наличии компаний типа Google, Apple, Facebook и Amazon тоже смешно. Срничек и Уильямс пишут, что, несмотря на заявленное стремление к уменьшению государственного вмешательства, неолиберализм находит себя именно в том, что отводит государству особую роль и внедряется в него, чтобы изменить его цели. «Там, где классический либерализм выступает в защиту естественной сферы, предположительно находящейся за пределами государственного контроля (естественные законы, определяющие поведение человека и рынка), неолибералы понимают, что рынки не „естественны“», — пишут авторы. — «Таким образом, государство при неолиберализме берет на себя значительную роль в создании „естественных“ рынков. Перед ним также стоит важная задача по поддержанию этих рынков — неолиберализм требует от государства защиты прав собственности, обеспечения исполнения договоров, применения антимонопольных мер, подавления несогласия в обществе и сохранения ценовой стабильности во что бы то ни стало». То, что через пиар-фильтр кажется невероятными достижениями частных предпринимателей, типа SpaceX, в реальности оказывается сильно зависимым от контрактов с государственными структурами. Сейчас этот режим, несмотря на кризис 2008 года, продемонстрировавший, что экономически это полный кошмар, всё ещё стоит на ногах, но нас интересует не конкретно экономическая его составляющая, а его эффекты на тела и идеи.