Постмодерн. Игры разума

217. «Как я могу следовать некоему правилу?» если это не вопрос о причинах, тогда это вопрос об основаниях того, что я действую в согласии с ним таким образом.

Исчерпав свои основания, я достигну скального грунта, и моя лопата согнется. В таком случае я склонен сказать: «Вот так я действую».

(Помни, что мы иногда требуем объяснений не ради их содержания, а ради формы. Наше требование архитектоническое; объяснение не несущая конструкция, а декоративный карниз.)

218. Откуда возникает представление, будто начатый ряд это зримый отрезок рельсов, уходящих в невидимую бесконечность? Что ж, правило можно представить себе в виде рельса. А неограниченному употреблению правила тогда соответствуют бесконечно длинные рельсы.

219. «Все переходы уже, по сути, сделаны» означает: у меня нет свободы выбора. Правило, единожды наделенное определенным значением, прочерчивает линии следования через все пространство. А если бы в самом деле происходило что-то в этом роде, разве это помогало бы мне?

Да нет же! Мое описание имело бы смысл, лишь если его понимать символически. Я должен был бы сказать: так мне представляется это.

Повинуясь правилу, я не выбираю.

Правилу я следую слепо.

220. Но для чего пригодно такое символическое предложение? Оно призвано подчеркнуть разницу между причинной обусловленностью и логической обусловленностью.

221. Мое символическое выражение, по сути, было неким мифологическим описанием применения правила.

222. «Линия подсказывает, каким путем я должен идти» но ведь это всего лишь картина. Придя к выводу, что она как бы безотчетно подсказывала мне то или это, я бы не сказал, что следовал ей, как некоему правилу.

223. У нас нет такого чувства, что мы вынуждены постоянно ожидать кивка (шепота) правила. Наоборот, мы не ждем с напряжением, что же оно нам сейчас скажет. Оно всегда говорит нам одно и то же, и мы выполняем то, что оно диктует нам.

Человек, обучающий кого-то, мог бы сказать ему: «Смотри, я делаю всегда одно и то же: я…».

224. Слово «согласие» и слово «правило» родственны друг другу, они двоюродные братья. Обучая кого-нибудь употреблять одно из этих слов, я тем самым учу его и употреблению другого.

225. Употребление слова «правило» переплетено с употреблением слов «то же самое». (Как употребление слова «предложение» с употреблением слова «истинный»).

226. Предположим, кто-то записывает ряд 1, 3, 5, 7… по формуле 2x. И он задает себе вопрос: «А делаю ли я всякий раз одно и то же или каждый раз нечто иное?»

Если кто-то со дня на день обещает другому: «Завтра я навещу тебя», говорит ли он каждый день одно и то же или же каждый день что-то другое?

227. Разве имеет смысл заявлять: «Если бы он всякий раз делал что-то другое, мы бы не говорили: он следует какому-то правилу»? Это не имеет смысла.

228. «Ряд имеет для нас один облик». Да, но какой? Ведь он представим алгебраически и как фрагмент возможного развертывания. Или же в нем есть еще что-то? «Да в нем уже заложено все!» Но это не констатация зримо воспринимаемого фрагмента ряда или чего-нибудь в этом роде. Это выражение того, что мы действуем лишь на основе правила, не прибегая ни к какому другому руководству.

229. Мне представляется, будто во фрагменте ряда я воспринимаю какой-то очень тонкий рисунок, некое характерное движение, к которому для достижения бесконечности нужно добавить лишь «и т. д.».

230. «Линия подсказывает мне, каким путем я должен идти». Это всего лишь парафраз того, что она моя последняя инстанция, определяющая путь, каким я должен идти.

231. «Но ты же видишь!..» Вот это и есть характерное выражение человека, находящегося во власти правила.

232. Представим себе, что правило подсказывает мне, как я должен ему следовать; например, когда мой глаз прослеживает линию, внутренний голос во мне говорит: «Проводи ее так!» В чем различие между этим процессом следования некоторого рода внушению и процессом следования правилу? Ведь они же не тождественны. В случае внушения я ожидаю наставления. Я не смогу учить кого-то другого моей «технике» прослеживания линии. Разве что я учил бы умению прислушиваться к своему внутреннему голосу, некоторого рода восприимчивости. Но в этом случае я, понятно, не мог бы от него требовать, чтобы он следовал линии так же, как я.

Это не мои опыты действия по вдохновению и по правилу, а грамматические заметки.

233. В таком духе можно вообразить себе и обучение некоей арифметике. Дети в таком случае умели бы вычислять каждый по-своему, прислушиваясь лишь к своему внутреннему голосу и следуя только ему. Эти вычисления напоминали бы некое сочинение.

234. А разве невозможно было бы вычислять, как обычно (когда все приходят к одинаковым результатам и т. д.), и все же то и дело испытывать чувство, что правила действуют на нас как бы магически, может быть удивляясь при этом тому, что получаемые результаты совпадают? (За такое согласие можно было бы, скажем, возносить благодарность божеству.)

235. Все это просто-напросто показывает тебе характерные черты того, что называют «следованием правилу» в повседневной жизни.